Амбал, похожий на страшный сон титанов рестлинга, смотрящий немигающим взглядом, и второй — невысокий кадр, на лице которого нельзя было прочитать ни единой эмоции, вызывали некоторое опасение. Но соотношение сил всё равно составляло примерно три к одному, поэтому шибко увечить нервную систему загодя… определённо не стоит. Сядет матрёшка на конус… а куда она денется? — коли уж так выразительно приглашают.

Блондинка сидела с мёртвым лицом, только в пальцах подёргивалась увесистая вилка, которой так удобно засадить в глаз, без проблем достав до мозгов. Если они есть, конечно же…

— Не, ну чё вы деревянные такие? — делано огорчился переговорщик, повысив голос, чтобы его монолог доносился до притихшей в ожидании гоп-компании. — С вами же по-хорошему базарят, людям тоже тепла хочется. С такой давалочки ничего не отслоится, чтоб мне так жить. Девятью хренами — больше, девятью — меньше… Один хрен.

Он коротко хохотнул над собственным пошлым каламбуром, и из-за его спины донёсся взрыв смеха, сопровождающийся парой хлопков в ладоши. Лихо скользнула по нему отсутствующим взглядом, глаз за что-то зацепился, она вгляделась получше. Мысленно выматерилась — от души, витиевато.

Нависший над столом джентльмен удачи, могущий в любой миг словить от вилки в глаз до «маслёнка» в левое яйцо, был мутантом. Это в корне меняло дело. Ни одна команда, каким бы лихим ремеслом она ни занималась, никогда не возьмёт к себе мутанта. Отличающегося непредсказуемым, зачастую агрессивным стилем поведения. Значит, либо это ржущее по поводу предстоящей свободной любви мудачье совсем съехало с катушек, либо они занимаются вовсе уж исключительными вещами. О которых даже не хотелось думать. Самое невероятное, что «хамелеоны» молчали, не отзываясь ни единым радужным переливом. Но это точно был мутант, Лихо готова была спорить с кем угодно, не боясь проиграть.

— Да чё вы мнётесь, как стручок у импотента? — удивлённо хмыкнул мутант. — Может, вам с нас плату брать как-то неудобняк? Давайте бесплатно! Мы в ответ постараемся вашу шкуру надолго не задерживать. Отработает за три подхода, по троих за раз приласкает — и гуляй, усваивай гормоны. Тем более что вы с ней, я гляжу, не особенно ласково… — Он кивнул на синяк блондинки. — А мы с ней со всей галантностью. Глядишь, ещё и кайф поймает. Чтобы за девять раз, и далеко не на полшишки, кайфа не словить — не бывает такого. Поймает, куда она денется…

Лихо, не отрываясь, смотрела на чуть видные, зеленоватые, пульсирующие вздутия, находящиеся у него чуть ниже правого уха. Явный признак мутации, и, если раздеть «махновца» догола, непременно обнаружится ещё что-нибудь более отталкивающее, чужеродное. Вроде крохотных, нетерпеливо шевелящихся присосок, располагающихся в районе живота. И при прикосновении к ним кого-нибудь чужого выделяющего вязкую субстанцию, обладающую свойствами клейкой кислоты. Прожигающей бедро взрослого мужчины насквозь за четверть минуты. Или двух недлинных — сантиметров по двадцать — гибких жал, растущих чуть ниже ключиц. Способных в ближнем бою в считаные мгновения пробить одежду и безошибочно поразить нервные узлы противника. И это ещё довольно безобидные «награды» Сдвига. Бывает не в пример серьёзнее.

Но, как уже успела убедиться Лихо, мутация — это необязательно что-то отталкивающее внешне. Не гнилая чешуя, которой покрыта половина морды, или метровые клыки, торчащие из ушей. Такие ублюдочные оказии тоже попадались, хоть и довольно редко. Мутация в подавляющем большинстве случаев шла изнутри, затрагивая даже не внутренние органы, а душу. Именно то, что делает человека — человеком. Души у мутантов, в девяноста девяти процентах случаев, были гнилые. Порченые. Тот же кровохлёб, тварь по своей сути безмозглая, приносил гораздо меньше вреда, чем мутанты. Которые практически не отставали от человека в умственном развитии, зато обладали целым букетом моральных пороков, не считая, конечно же, изъянов физических.

Но хуже всего было то, что убого витийствующий продукт сочетания отметин Сдвига и обычного гомо сапиенса по сути дела являлся миной замедленного действия, готовой рвануть в любой момент, даже без видимой причины. Мутантам зачастую не требовался какой-то конкретный повод для выплеска агрессии, они могли «взорваться» из-за выеденного яйца, из-за любого искажения аномальной активности, по неведомым для других причинам. Не каждый первый, но очень многие. И не было какого-либо мерила, способного с ходу дать знать, представляет ли данный экземпляр особую опасность или же можно разойтись миром. Мутант мог выглядеть как помесь чупакабры с золотой рыбкой, с незначительным добавлением людского, и быть почти безобидным. И наоборот.

Даже в Тихолесье, не говоря уж о менее дружелюбных местечках, было принято негласное соглашение. С мутантами не иметь никаких дел. Даже если тебе притаскивают цистерну первосортной «горючки» и, жалостливо ёрзая на коленях, просят принять в дар. С проявляющими агрессию безо всяких либеральностей проделывали нехитрые манипуляции с помощью ручного оружия, после чего они становились циничной пародией на дверь, в которой просверлили множество отверстий для глазков. По сути дела мутантов просто-напросто выживали из мест относительно обетованных. И никому не было интересно, куда они пойдут и что с ними будет. Забот хватало и без них. Потом они почти что исчезли. Во всяком случае, Лихо уже лет пять не встречала ни одного, не считая тех моментов, когда в самих Суровцах рождался мутант. Тут же завершающий свой толком не успевший начаться жизненный путь.

«Махновец» выглядел расслабленным, беззаботным — но где-то внутри него наверняка тикал часовой механизм, отсчитывающий последние секунды до взрыва. Лихо напряглась, сжимая вилку покрепче, поувереннее. Выход был только один — валить наглухо. Убивать. Пока не случилось непоправимого.

Самым плохим было то, что больше никто — ни Шатун, ни Книжник, ни другие — не осознавал полной опасности. Для них «махновец» был заурядным «ловцом удачи», мелочевкой. Которую можно скомкать в два счёта, как листок бульварного чтива перед предстоящим использованием по прямому назначению. Надо было подать знак, как-то указать на ключевой момент, предупредить! Она не успела.

— Девочка останется здесь. — В голосе Знатока плавал айсберг, заключённый в панцирь из броневого листа. — Дальнейший разговор считаю бессмысленным и…

Лицо мутанта стало оплывать жутью, даже не от прозвучавшего отказа, а от того что ему ответили таким тоном. Лихо ёрзнула на широкой скамейке, вилка описала короткую дугу, выставляя наружу четыре потемневших от времени тонких серебряных зубца, нацеленных прямо в пульсирующие вздутия. Немного мешал Книжник, всё же собравшийся, вопреки запрету Германа, раскрыть рот, сказать своё веское слово. Но Лихо знала, что у неё получится.

Правая рука мутанта сделала быстрое, встряхивающее движение, как будто извлекала из рукава что-то мешающееся, ненужное… Плоское игольчатое тело заточки длиною с ладонь, блеснувшее от стремительного взмаха рукой в розоватом свете дня, юркой диковинной рыбкой нырнуло Герману под левую лопатку. Отточенно, наверняка. Почти одновременно с этим вилка Лихо до упора вошла «махновцу» в бугорок вздутия, брызнувший изумрудными струйками. Блондинка бы успела зачистить первой, но кто же знал, что эта сволочная метка своей эпохи, эта паскуда, мутант, окажется настолько проворным, что опередит.