С другой стороны, его зять Ланкастер стал теперь богатейшим и могущественнейшим из английской знати, так как унаследовал еще два графства, Линкольн и Солсбери. Однако, когда Ланкастер отправился на север, чтобы принести за них оммаж королю, он унизил Эдуарда, заставив его переправиться через реку Твид, дабы встретиться с графом, а не пересек ее сам, как требовала учтивость, и во время встречи подчеркнуто игнорировал Гавестона.

Ланкастер сделался типичным для средних веков «всемогущим подданным»; ему предстояло стать вторым Симоном де Монфором[41], чья миссия, по всей видимости, заключалась в спасении страны от дурного правителя. Но главной целью этого хваткого и честолюбивого аристократа было подчинение короля; он не обладал широким политическим кругозором и предвидением. Таков был человек, который естественным образом, в силу хотя бы своей родовитости и богатства, стал вождем «учреди гелей», а вскоре сделался самым опасным врагом Эдуарда.

Должность наместника после Линкольна досталась Глостеру. Король в то время испытывал все возрастающие финансовые затруднения; он даже брал ссуды под залог коронных драгоценностей. Он также потерял поддержку и доверие в результате позорного фиаско действий в Шотландии. Следующая кампания, возглавленная Гавестоном в мае-июне 1311 года, закончилась столь же безуспешно.

Все это играло на руку «учредителям», которые уже почти завершили работу над проектом реформ и теперь нуждались в присутствии короля в столице. С большой неохотой Эдуард распорядился 16 июня созвать Парламент в Лондоне, а в конце июля, назначив Гавестона своим заместителем в Шотландии, вместе с Изабеллой отбыл из Бервика. Но Пирс после отъезда Эдуарда не сумел проникнуть на вражескую территорию, шотландцы же произвели ряд жестоких рейдов по северной Англии, и фаворит был вынужден перебраться в Бэмберг в Нортумберленде.

Тем временем «учредители» составили полный список из сорока одного ордонанса и 3 августа направили королю экземпляр для просмотра. К своему крайнему огорчению, он убедился, что лорды намерены жестко ограничить его полномочия: ему не дозволялось дарить земли, начинать войну или даже покидать страну без согласия баронов Парламента; его банкиры, Фрескобальди, подлежали изгнанию (и тем самым разорению), а финансовые привилегии урезались. Он должен был «жить более благоразумно и не притеснять народ». «Король не должен…», «Король не должен…» — список запретов все тянулся и тянулся. Все это уже было достаточно тяжело; но больше всех иных Эдуарда огорчил ордонанс № 20, содержавший требование изгнать Пирса Гавестона, который

Очередное заседание Парламента состоялось в аббатстве «черных братьев» («Блэкфрайерз») в Лондоне 8 августа, а король прибыл в столицу одним-двумя днями позже. Через неделю, 16 августа, Парламент официально представил Ордонансы на утверждение королю. В полном отчаянии Эдуард попытался торговаться с ним, предлагая согласиться на все пункты при условии, что «братцу Пирсу» будет позволено остаться с ним. Но бароны были неумолимы. Хотя король неутомимо «осыпал их лестью» или «обрушивался с угрозами», «они ни под каким видом не склонялись к соглашению».

* * *

До этого момента сохранившиеся источники позволяли нам лишь мельком взглянуть на Изабеллу, но, к счастью сохранилась, книга ежедневных записей ее двора за 1311-1312 годы, и мы можем многое сказать о ее повседневной жизни за этот период, что и будет изложено ниже в этой главе.

Изабелла возвращалась на юг медленнее, чем Эдуард. Она ехала через Морпет (27 июля), Дарем (29 июля), Дарлингтон (30 июля), Норталлертон (1 августа), Понтефракт (5 августа), Донкастер (6 августа), Ноттингем (9 августа), Нортхэмптон (16 августа) и Сент-Олбенс (19 августа), присоединившись к королю в Лондоне около 21 августа. Ее багаж везли на повозках, предоставленных монахами севера.

Во время поездки Изабелла продиктовала много писем разным людям, в том числе епископу Даремскому, аббатам из Торнтона и Ньюберга, Уильяму Мелтону, хранителю королевского Гардероба и личной печати, и некоему брату Уильяму Кэверсу из ордена миноритов. Как мы увидим далее, переписка продолжалась и после ее возвращения в Лондон. Ни одно из этих писем до нас не дошло — но, судя по списку отправлений, мы можем предположить, что по меньшей мере часть из них писалась с целью обеспечить поддержку королю.

Изабелла привезла с собой шотландского мальчика-сироту, «малыша Томлинуса», и когда добралась до Лондона, то, «тронутая до глубины души его несчастьями», обеспечила его «питанием и одеждой, помимо того, было закуплено четыре локтя ткани на постель и один на полог для кровати упомянутого Томлинуса, при посредстве Джона Стибенхита, купца из Лондона, в Вестминстере», за 6 шиллингов 6 пенсов. Устроившись в Лондоне, Изабелла разместила ребенка в доме Агнес, жены Жана, одного из французских музыкантов у нее на службе, «чтобы та обучала его», и выдала 40 шиллингов[42] на его содержание на год вперед. Она также уплатила 12 шиллингов 8 пенсов «за мелкие вещи, приобретенные для него, и за излечение его от язв на голове».

Другой пример ее заботливости отмечен 4 сентября, когда она отправила некоего Уильяма Бэйла «разузнать, каково состояние Джона де Муань, заболевшего в Сент-Олбенсе»; оба упомянутых персонажа служили у нее гонцами.

Прибыв в Лондон, Изабелла, воспитанная в убеждении, что короли — самовластные правители, вряд ли могла порадоваться, узнав, что королевские прерогативы ее мужа отняты баронами, и с весьма смешанными чувствами наблюдала за тем, как он страдает из-за необходимости подписать ордонанс, требующий изгнания Пирса. Но оба они понимали, что у него не осталось другого выбора. Альтернативой, которой ему уже угрожали, была гражданская война, выиграть которую у него не было шансов. Возможно, Изабелла доверила свои тревоги письму, которое 4 сентября направила королеве Маргарите, находившейся тогда в Девайзе.

27 сентября ордонансы были публично зачитаны на площади перед собором святого Павла в Лондоне, и архиепископ Уинчелси пригрозил отлучением всякому, кто осмелится нарушить их. Три дня спустя Эдуард наконец был вынужден согласиться с ними в полном объеме, без исключений. Примечательно, что 5 октября Изабелла писала Джону де Инсула, выдающемуся судье, в Йорк; быть может, она искала у знатока законов совета относительно положения ее мужа?