Училище учился и его старший брат Сергей Коровин, Исаак Левитан, Н. Н. Комаровский, B. C. Смирнов, И. И. Волков, С. И. Светославский, М. Д. Фартусов, Н. А. Касаткин, Н. Л. Эллерт, М. С. Матвеев и другие.

Сердечная дружба связывала Сергея Коровина с Исааком Левитаном, этой дружбе остался верен и Константин Алексеевич Коровин, ставший уже известным мастером. В студенческие годы Константина Коровина неотвратимо влекло в Мытищи — место его детство, где остались в его памяти годы детской жизни.

«Мы шли большим лосиноостровским лесом до Больших Мытищ, где на Яузе ловили на удочку рыбу. А уху варили в Мытищах. С краю села — дом тетеньки Прасковьи. Сын ее Игнашка был мой приятель, и там жила моя охотничья собака — сука Дианка.

Антон Павлович был в то время студентом и большим любителем рыбной ловли на удочку.

Ловили на червяка. Антон Павлович любил ловить пескарей, которые шли подряд. Но иногда попадались и окуни, яви и голавли.

Константин Алексеевич Коровин (1861–1939)

Во второй половине 1880-х годов К. Коровин пережил первый и яркий взлет своего таланта. В конце 1884 года произошло знаменательное событие в его судьбе — Василий Дмитриевич Поленов ввел К. Коровина в дом Саввы Ивановича Мамонтова. Здесь он стал общим любимцем и активным участником Мамонтовского художественном кружка, здесь он формировался как человек и живописец, здесь он приближался к театру.

К вечеру хотели идти в Москву пешком, но Игнашка советовал не ходить, так как на большой дороге объявились разбойники: по дороге грабят богомольцев, идущих к Сергию Троице, грабят и даже убивают, потому теперь конные жандармы ездят.

— Как бы вас не забрали. Тады наканителишься в волостном правлении, пока отпустят.

Некоторые из нас — Поярков, брат Николай и Мельников — советовали лучше ехать по железной дороге.

— Замечательно! — засмеялся Антон Павлович. — Пойдемте пешком, может быть, попадем в разбойники — это будет недурно.

Некоторые отправились на станцию, а мы — Антон Павлович, я, Ордынский, Мельников и Несслер — пошли пешком в Москву.

Прошли Малые Мытищи. Сумерело. Последние лучи солнца освещали верхушки леса. На дороге ни души. Только на повороте, у леса, видим мостик, а на мостике сидят какие-то люди. В форме. Как солдаты.

Несслер, человек веселый, высокого роста, шедший впереди, запел:

Я не гость пришел,

Не гоститеся,

Пришел милый друг

Оженитеся…

Когда подошел к мосту, один солдат встал с краю и сказал:

— Стой. Ты, запевала, кто будешь?

Мы тоже остановились.

— Я? Живописец, — ответил Несслер. — Мы все художники.

— А по какому делу? — спросил уже полицейский.

— Ни по какому делу, — ответили мы. — Первого мая ходили гулять к приятелю Игнашке Елычеву, чай пили, уху ели, рыбу ловили.

— А оружие у вас какое есть?

— Никакого оружия нет.

— А ножи финские?

— Никаких ножей тоже нет.

Полицейский подошел к каждому из нас, прощупал карманы. Ничего не нашел. Посмотрел на нас пристально и сказал:

— Пошаливают здесь, вот что. Позавчера у этого самого моста — вот это самое место в кустах — женщину зарезали. Документы при вас есть какие?

— Есть, — ответили я и Антон Павлович.

— Так вот. В Мытищах пожалуйте к приставу удостоверить личность. Вот вас туды солдаты проводят. Не моя воля, сказать вам правду, но служба велит.

С краю села, у заставы, в каменном одноэтажном доме, за столом при тусклой лампе сидел грузный старик, весь седой, и ел яичницу. На столе стояла водка. В стороне сидел человек и дремал.

Когда нас привели, старик скучно посмотрел и сказал солдату:

— Это чего еще привели?

И вопросительно посмотрел на нас.

— Ну-с, — сказал он, — чего вам надо?

— Нам ничего не надо. А вот задержали, — ответили мы.

— Так, — сказал пристав. — Студенты будете или как?

— Да, мы учимся живописи, а вот он студент, — показали мы на Антона Павловича.

— Садитесь.

Мы сели на лавку.

— Гвоздев, запиши фамилии. Ишь, черт его дергает. Не по уму усердие. Убийцы… Вот поверите ли, — обратился пристав к нам, — третью ночь не сплю. Все убийцев ко мне пригоняют. Прямо берут каждого с большой дороги. А убийца нешто так и пойдет прямо на заставу, по дороге-то. А он сейчас надо мной — старший. Тут какой-то сумасшедший озорничает, ножом работает. Шесть человек на дороге загубил. Позвольте документы.

Мы показали документы. У меня — свидетельство на право писать красками с натуры и просьба оказывать мне содействие. У Ордынского и Несслера тоже.

— Ну вот, и впрямь художники будете, — обрадовался пристав, я ведь тоже баловался немножко этим самым. Вот что я скажу: побудьте здесь, Гвоздев подбодрит самоварчик, яичница хорошая. А я вам скажу — больше всего я люблю картины глядеть. И сам занимался — пописывал прежде красками ландшафты. Уроки брал у Белоусова. Знаете ли такого?

— Нет, не знаем.

— Хороший человек, лес хорошо пишет, а воду не может, Я ведь Алексея Кондратьевича Саврасова знаю. Это вот человек…

— Да ведь это наш профессор, — обрадовались мы.

— Да что вы! Очень приятно! Эх, крутая жизнь у него. Мало людей, которые это самое художество понимают. Одинок живописец и, это самое, — на утеху зовет, — показал старик на бутылку водки. — Ах, если б это дело хлеб бы давало, я бы на этакой службе не состоял!

Пристав встал, позвал писаря Гвоздева и, вынимая из кошелька деньги, что-то с ним шушукался.

Пиеарь вернулся с какой-то женщиной. На стол поставили тарелки, селедки, тарань, хлев, баранки, яйца. Появился самовар.

— Эх, и рад я до чего вам! Поговорим про картины. Мало у нас кто может даль написать. Пожалуйста, выпьем за Алексея Кондратьевича, человек правильный, художник настоящий. А я вам вот что скажу: рассветет и поедете на станцию лучше, я и подводу дам. Кто знает, на большой дороге пошаливают, убивают — кому надо богомольцев губить? Не иначе — это сумасшедший человек… Неровен час…»

Алексей Кондратьевич Саврасов (1830–1897)

Окончив училище, Константин Коровин перебивался небольшими заказами. Он еще не был известен как крупный художник — талант пробивался с трудом. Судьба распорядилась так, что пересеклись жизненные пути Саввы Ивановича Мамонтова и Константина Коровина. С. И. Мамонтов разглядел в молодом художнике пробивающийся талант и пригласил К. Коровина писать декорации к постановкам Частной оперы.

«В доме Мамонтова, в большой мастерской, карлик Фотинька, слуга Мамонтова подавал на стол холодную курицу, фрукты, вино.

Эти зеленые деревья с коричневыми стволами