– Хм, – разочарованно протянул лжекитаец. – Ну да, мужское… Так ты не брал украшения танцорки?

– Нет, – ответил Валевский. – Просто кое-кому очень хочется свалить это дело на меня. И я даже знаю кому, – загадочно прибавил он.

Затем кивнул Вань Ли, спрятал кольцо и двинулся к двери.

– Ты где обретаешься теперь? – спросил лжекитаец вслед.

Валевский обернулся и широко улыбнулся:

– Нигде. Я сматываюсь.

– На вокзале полно полиции, – заметил Вань Ли. – И в порту тоже. Всех проверяют, кто хоть немного похож на тебя.

– И пусть проверяют, – равнодушно отозвался Валевский, потирая мочку уха. – Есть много способов сбежать оттуда, где тебя не ценят.

– И много способов попасть туда, где тебя будут ценить еще меньше, – буркнул Вань Ли. Однако отважился он на последнюю фразу только тогда, когда за его гостем затворилась дверь.

Пока в китайской аптеке происходил сей небезынтересный и во многих отношениях поучительный диалог, люди, явно не ценившие пана Валевского, разрабатывали планы, как найти его и отобрать у него похищенные ценности.

– За вокзал я ручаюсь, – объявил полицмейстер баронессе Корф. – Порт тоже наводнен моими людьми, как в форме, так и в штатском. Главное, чтобы вор не имел возможности скрыться из города.

– Главное – схватить его до того, как он избавится от драгоценностей, – отозвалась высокая гостья. – На всякий случай, Елисей Иванович, распорядитесь проверить все ночлежки, допросите всех осведомителей, не видели ли они кого подозрительного, не знают ли чего… – Она посмотрела на лежащий перед ней листок бумаги и некоторое время молчала, постукивая по столу карандашом. – Кстати, веселые дома тоже надобно будет проверить.

Де Ланжере поперхнулся. По правде говоря, визит Хилькевича не прошел даром, и теперь полицмейстера терзали нешуточные угрызения совести из-за того, что он совершил. Кроме того, он слишком хорошо знал короля дна и не сомневался, что при первой же возможности тот не преминет отомстить.

И вот теперь, получается, все начинается по новой.

В сущности, уже проверка ночлежек затрагивала интересы Хилькевича и компании, потому что ночлежки принадлежали как раз Хилькевичу пополам с графом Лукашевским. Но при мысли, что придется трясти веселые дома Розалии, и особенно при воспоминании о персонах, которые ее дома посещали, полицмейстера прошиб холодный пот.

– Амалия Константиновна, – прошептал де Ланжере, – это невозможно!

Амалия Константиновна откинулась на спинку кресла и пристально посмотрела на собеседника.

– Вы должны понимать, милостивый государь, – со значением уронила она, – что слова «невозможно» для меня не существует.

И опять пауза, и опять постукивание карандашом.

«Мне конец», – с тоской помыслил де Ланжере.

– Кстати, мне говорили, что в порту произошел какой-то ужасный пожар, – заметила баронесса Корф, не спуская с него огненного взора.

– Да, да, – слабым голосом отвечал полицмейстер. Достал платок и утер им лоб. – Пожарные прибыли слишком поздно. Впрочем, кажется, зеваки помешали им проехать.

– Очень печально… – вздохнула баронесса. – Горел какой-то склад, насколько я поняла?

– О да, сударыня. К сожалению, такие случаи иногда бывают.

– А склад не был застрахован? – невинным тоном поинтересовалась Амалия.

Де Ланжере был вынужден ответить отрицательно. Они все проверили, но…

– Очень жаль, – вздохнула его собеседница. – Потому что, если бы склад был застрахован, можно было бы счесть, что его поджег владелец, и без дальнейших проволочек упрятать его в тюрьму.

«Хилькевича – в тюрьму?» – в смятении подумал де Ланжере.

«А почему бы и нет? – шепнул ему голос здравого смысла. – Что он, какой-то особенный? И не такие попадали в острог, в конце концов!»

«Хорошо столичной даме ничего не бояться. Они там в своих Петербургах и ведать не ведают, что за мерзавец этот Хилькевич, – ныл голос осторожности. – Потому-то баронесса и такая храбрая. А ведь, если что, солоно придется тебе, Елисей Иваныч, да-с!»

– Предлагаю обсудить план дальнейших действий, – перешла на деловой тон гостья. – О ночлежках и веселых домах мы уже говорили. Кроме того, неплохо бы навести справки в гостиницах, узнать, кто приезжал сюда за последние недели. Также следует проверить всех, кто занимается скупкой краденого, а для верности еще и ювелиров. Знаю, работа нам предстоит нелегкая, но, в конце концов, ничье усердие не останется незамеченным. – И Амалия Константиновна ослепительно улыбнулась.

Полицмейстер, которому очень понравились последние слова, приосанился, сказал, что сделает все от него зависящее, и напомнил баронессе, что сегодня она должна быть на торжественном ужине у вице-губернатора Красовского.

– Ах, как некстати все эти торжественные ужины… – вздохнула баронесса. – Делом надо заниматься, а не ужины устраивать! Но, конечно, я буду. Придется еще платье выбирать, не знаю, сможет ли Дашенька мне помочь. Она ведь вчера сильно ушиблась. И ужасно испугалась.

– Я надеюсь, ей стало лучше? – осторожно осведомился де Ланжере. Полицмейстер, как и следователь Половников, все больше склонялся к тому, что происшествие с горничной было вовсе не случайностью.

– Гораздо лучше, за что, я полагаю, надо благодарить доктора, – ответила Амалия. – Но она все еще лежит в постели. Ей так тяжело, бедняжке!

Если бы Амалия Константиновна обладала даром видеть сквозь стены или, допустим, по своему хотению мгновенно перемещаться в пространстве, – так вот, если бы баронесса Корф перенеслась в ту секунду в комнату своей горничной, она бы застала там прелюбопытную сцену.

Горничная Дашенька с видом мученицы полулежала в кресле. На левом подлокотнике примостился репортер Стремглавов с тарелкой, возле правого возвышался златовласый Вася Херувим, а напротив Дашеньки стоял тот самый статный лакей Митя, которому она давеча жаловалась на невыносимые тяготы своей жизни.

Все трое мужчин хором убеждали Дашеньку съесть еще ложечку, чтобы подкрепить свои силы. Но Дашенька, судя по всему, не была намерена сдаваться.

– Ну что вы меня уговариваете, господа? – твердила она, надувая губы. – Честное слово, я больше не хочу есть! Не хочу, не хочу!

– Дарья Егоровна, – серьезно сказал репортер, – вы же этак умрете с голоду!

– И что, что умру? – капризно ответила Дашенька. – Все равно никому меня не жаль!

Следователь Половников вошел как раз тогда, когда хор возражений перекрыл последние Дашенькины слова.

– Дарья Егоровна, – умоляюще проговорил Митя, – ну еще ложечку, ради меня, пожалуйста!

– Ради всех нас! – поддержал его репортер.

– Ну, пожалуй, – вздохнула Дашенька, косясь на тарелку. И вдруг добавила, указывая на Васю: – Если вот он станет на колени!