— Да уж я понял, — уныло отозвался я. Мне показалось, мой сосед снова погружается в дрему. — Послушай, а как зовут нашу хозяйку?

Он явно провел здесь не один год и всяко должен это знать.

— Госпожа Джулия. Вот только она мне не хозяйка, — пробормотал он в ответ. — Отдыхай пока. Тебе нужен отдых, как бы неудобно здесь ни было. Уж ты мне поверь…

— Меня зовут Тристан, — все же представился я. — Ты долго здесь уже?

— Два года. А я — Джеральд. Я раз за разом сбегал из замка и в последний раз почти уже добрался до соседнего королевства. Там я был бы в безопасности. Но когда мне оставался какой-то час до свободы, меня выследила и схватила кучка крестьян. Они ведь ни за что не помогут сбежавшему рабу! К тому же я спер у них из дома кое-какую одежду. Они быстро меня раздели, связали по рукам и ногам, доставили обратно — и меня приговорили к трем годам в городке. Теперь-то Ее величество на меня даже не взглянет!

Я поморщился. На три года! И два из них он, получается, уже здесь оттрубил.

— Значит, там ты был бы в безопасности… — задумчиво повторил я.

— Ну да, вот только добраться до границы чрезвычайно трудно.

— И ты не боялся, что твои родители… Разве не они отправили тебя к королеве и не велели ей полностью повиноваться?

— Если я кого и боялся, то только королевы… А домой я бы уже в любом случае не вернулся.

— А после ты еще пробовал сбежать?

— Нет, — усмехнулся он себе под нос, — я ведь один из лучших «коньков» во всем городе! Меня с самого начала продали в городские конюшни. И каждый день меня нанимают разные богатые господа, хотя чаще всего берут покататься господин Николас и госпожа Джулия. Я еще надеюсь, что Ее величество меня помилует и позволит вернуться в замок — ну а если нет, то я и тут не пропаду. Плакать уж точно не буду. Если б я так не выматывался каждый день, то, наверное, беспокоился бы на этот счет. Время от времени я вообще становлюсь раздражительным, начинаю брыкаться, вырываться — но хорошая порка меня прекрасно утихомиривает. Хозяин знает, когда мне надо всыпать. Даже когда со мною с виду все в порядке, он это чувствует. Я люблю возить красивые экипажи — вот как у твоего господина. Мне нравятся новенькие блестящие уздечки и вожжи, а у твоего королевского летописца всегда в руке красивый и тяжелый ремень — с ним-то, я думаю, ты уже знаком. И всякий раз господин Николас возле меня остановится и взъерошит мне волосы или щипнет меня легонько — и от его ласк я чуть ли не сразу кончаю. Он вообще любит выказывать свою власть над моим мальчиком, возбуждая его до одури и потом посмеиваясь. Я его просто обожаю! Как-то раз он велел мне катить маленькую плетеную повозку о двух колесах, а сам пошел рядом. Я обычно терпеть не могу эти живопырки — но с твоим хозяином, скажу я, меня просто распирало от гордости! Чуть с ума не сошел, такая это была красотища!

— В чем же тут красотища? — изумился я. Я попытался представить эту картинку: Джеральда с его длинными черными волосами и таким же конским хвостом и сухопарую элегантную фигуру летописца, шествующего рядом. Красивыми тут, разве что, были сияющие на солнце белые волосы Николаса, его худое задумчивое лицо и серо-голубые глаза.

— Ну, не знаю. Я, знаешь ли, не силен в речах… Я вообще всегда очень горд собой, когда скачу рысцой в упряжке, — но тут я был у него один, только он и я! Мы уже в сумерках покинули городок, и в каждых воротах женщины желали ему доброго вечера. И встречные джентльмены уважительно раскланивались с ним, возвращаясь после дневных хозяйских хлопот в имениях к себе, в городские дома. А господин то уберет мне волосы с шеи, то пригладит их. Страсть как приятно! Тогда он хорошо меня взнуздал и привязал крепко — и я двигался, высоко откинув голову, а он все лупцевал меня по икрам. Не потому, что в том была нужда — просто ему это нравилось. И больше всего меня возбуждало то, что, топоча рысью по дороге, я все время слышал рядом быстрый стук его сапог. И мне было уже не важно, увижу ли я еще когда-нибудь замок, и вообще покину ли когда это королевство. Твой господин всегда старается нанять именно меня. А вот другие «коньки» страшно его боятся! Они вечно возвращаются в конюшню с поротыми задницами и жалуются, что он бичует их в два раза больше, чем кто бы то ни было. А вот я его просто боготворю! Все, за что он берется, он делает замечательно — и я стараюсь так же. А теперь и ты будешь стараться — с таким-то господином!

Я не нашелся, что ему ответить.

Больше Джеральд уже ничего не сказал. Очень скоро он уснул, я же тихонько ерзал на корточках — с ноющими от такой позы бедрами и так и оставшимся безутешным другом — и все думал об услышанном. От того, что говорил мой сосед, мороз продирал по коже — и тем не менее я понимал это всей своей сутью.

Постигнутое выбивало меня из колеи — и все же я им глубоко проникся.

Когда нас наконец отвязали и вывели из конюшни к экипажу, уже сильно смеркалось. И когда на меня вновь навесили и навтыкали всю полагающуюся амуницию, включая кожаные висюльки на грудь, удила и фаллос с конским хвостом, я даже почувствовал некое странное, восторженное удовлетворение. Разумеется, они причиняли мне боль и неудобство и вызывали ужас — но мне все припоминались слова Джеральда. Его взнуздывали и снаряжали прямо передо мной, и я видел, как он со знанием дела помотал головой и потопал ногой в подкованном сапожке, чтобы получше, вероятно, села экипировка. Тут мне самому поглубже воткнули и крепко привязали фаллос, и я уставился вперед, выпучив глаза и ничего перед собой не видя. Наконец вожжи натянулись, на мгновение приподняв меня над землей, и резко подергались, давая команду бежать спешной рысью прочь от сельского имения.

Когда мы вынесли экипаж на большую дорогу к городку и впереди показались неясные в густых сумерках очертания его сторожевых башен, из глаз невольно покатились слезы. На северной и южной башнях горели факелы. Должно быть, именно об этом вечернем часе и рассказывал мне давеча Джеральд: так же спешили по дороге другие коляски, и женщины махали ручками в воротах, то и дело попадались одиноко бредущие к городу мужчины. Я бежал как мог, высоко поднимая колени и болезненно вздернув подбородок. Толстый и увесистый фаллос, казалось, пульсировал во мне жаром.

Снова и снова меня подстегивали поводьями, но ни разу не отчитали. И когда мы уже добрались до городского дома летописца, я вдруг с живостью припомнил, как Джеральд упомянул, что едва не добрался до соседнего королевства. Возможно, принц ошибался, что его бы там укрыли? А что его отец? Мой-то велел мне во всем повиноваться королеве как наиболее сильной и могущественной владычице, говорил, что меня наградят за службу, а заодно я наберусь у нее ума-разума. Я пытался выкинуть из головы слова Джеральда — сам-то я никогда не мыслил о побеге. Меня настолько обескураживала эта идея, настолько была мне не по нутру, что, казалось, куда проще было приспособиться к реальности.

Когда мы подкатили экипаж к самой двери Николаса, уже совсем стемнело. С меня сняли сапожки и сбрую, а других «лошадок» с пустой повозкой, хорошенько подстегнув напоследок, отправили к городским конюшням.