– Выключите, – резко произнесла Ханна, быстро пряча лицо.

Доктор Гейст не отреагировал на ее слова. Ханна просила, чтобы к ней приставили другого врача – раз уж ей приходится торчать здесь так долго, нельзя ли, чтобы ее лечил кто-нибудь посимпатичнее? – но в этой больнице, похоже, никому не было дела до желаний пациентов.

Ханна почти с головой спряталась под одеялом, открыла компактную пудру «Шанель» и посмотрелась в зеркальце. Ну и физиономия: на подбородке швы, под глазами синяки, нижняя губа – толстая и лиловая; на ключице огромные ссадины – одному богу известно, когда она снова сможет носить топы с низким вырезом. Вздохнув, она захлопнула пудреницу. Скорей бы добраться до клиники «Билл Бич», где ее приведут в порядок.

Доктор Гейст проверил по компьютеру, собранному, наверное, еще в шестидесятых, основные показатели состояния ее организма.

– Ты быстро идешь на поправку. Теперь, когда отек спал, видно, что мозг не затронут. Внутренние органы тоже целы. Просто чудо какое-то.

– Ха, – ворчливо фыркнула Ханна.

– Это действительно чудо, – раздался голос отца Ханны. Войдя в палату, он остановился за спиной доктора Гейста. – Мы чуть с ума не сошли от беспокойства, Ханна. Как подумаю, что кто-то специально направил на тебя машину, мне становится плохо. И этот злодей или эти злодеи все еще на свободе.

Ханна украдкой глянула на отца. Он пришел в темно-сером костюме, на ногах – начищенные до блеска черные туфли. С тех пор, как она очнулась двенадцать часов назад, он проявлял ангельское терпение, потакая каждой ее прихоти… а у Ханны было много прихотей. Во-первых, она потребовала, чтобы ее перевели в отдельную палату – ей не нравилось, что пожилая женщина, лежавшая с ней по соседству за шторой в отделении реанимации, постоянно болтала про особенности своего кишечника и предстоящую операцию по эндопротезированию тазобедренного сустава. Потом Ханна заставила отца принести ей портативный DVD-проигрыватель и купить в соседнем «Таргете»[51] кое-какие DVD-диски; в больнице телевизоры выдавали напрокат, но показывали всего шесть каналов, транслировавших дурацкие передачи. Она упросила отца, чтобы тот убедил медсестер давать ей больше болеутоляющих средств. Больничный матрас, – абсолютно неудобный, по ее мнению, – Ханну не устраивал, и час назад она отослала отца в магазин «Темпур-Педик»[52] за топпером из «космической пены». Судя по громадному пластиковому пакету с символикой магазина, который он держал в руке, поход увенчался успехом.

Доктор Гейст положил на место папку с историей болезни Ханны – сунул ее в выемку у ножного конца койки.

– Еще несколько дней, и мы вас выпишем. Вопросы есть?

– Есть, – ответила Ханна, все еще хриплым после искусственной вентиляции легких голосом. Она показала на капельницу. – Сколько калорий содержит та жидкость, что мне вводят?

Судя по ощущениям, в больнице она сбросила вес – бонус! – но ей хотелось знать точно. Доктор Гейст посмотрел на нее, как на сумасшедшую: наверное, тоже предпочел бы поменять ее на другую пациентку.

– Тебе вводят антибиотики и растворы, восполняющие жидкость в организме, – поспешил вмешаться отец. – Чтобы ты быстрее восстановилась.

Вместе с врачом он вышел из палаты. Доктор Гейст, уходя, выключил свет. С минуту Ханна сердито смотрела на пустой дверной проем, потом снова легла. Сейчас ей могло бы помочь только одно: шестичасовой массаж в исполнении какого-нибудь сексуального красавчика-итальянца с оголенным торсом. Да, и еще новое лицо.

Она пребывала в полнейшей растерянности, ее мучил страх. Неужели это происходит с ней? Как бы ей хотелось заснуть и проснуться дома, в собственной постели, на мягчайших простынях из хлопка пима плотностью шестьсот нитей на дюйм. Проснуться прекрасной, как прежде, готовой целый день ходить с Моной по магазинам. Кто попадает под машины? Если бы еще она оказалась в больнице по какой-то крутой причине: например, ее выкрали и потребовали большой выкуп, или она, как Петра Немцова[53], пережила цунами.

Но кое-что пугало ее куда больше – то, о чем думать она не хотела: вместо событий того вечера в памяти Ханны зияла огромная дыра. Она даже не помнила вечеринки у Моны.

И тут в дверях появились две фигуры в знакомых синих блейзерах. Увидев, что Ханна не спит и выглядит вполне пристойно, Ария и Спенсер, с напряженными от волнения лицами, ринулись в палату.

– Мы пытались пройти к тебе вчера вечером, – сказала Спенсер, – но медсестры нас не пропустили.

Ханна заметила, что Ария украдкой поглядывает на ее зеленоватые синяки, даже не пытаясь скрыть ужас.

– Что? – рявкнула Ханна, расправляя длинные золотисто-каштановые волосы, которые только что сбрызнула солевым спреем для укладки Bumble & Bumble Surf. – Тебе бы, Ария, немного поучиться у Флоренс Найтингейл[54]. Шон ценит доброту и милосердие.

Ханну все еще грызла обида за то, что ее бывший парень, Шон Эккард, бросил ее ради Арии. Сегодня волосы Арии не были уложены, а свисали беспорядочными прядями, и школьный форменный блейзер она надела на платье-колокол в красно-белую клетку, так что внешне девушка являла собой нечто среднее между хипповатой барабанщицей из группы «Уайт Страйпс»[55] и скатертью. И потом, она, что, не знает, что Эпплтон отправит ее домой переодеваться, если увидит, что она пришла не в клетчатой юбке в складку, являвшейся частью школьной формы?

– Мы с Шоном расстались, – тихим голосом сообщила Ария.

Ханна вскинула брови.

– Ого, вот это новость! С чего это вдруг?

Ария опустилась на оранжевый пластиковый стульчик, стоявший у кровати Ханны.

– Сейчас это абсолютно неважно. Важнее другое… Это ты. – Ее глаза наполнились слезами. – Если бы мы оказались у школы чуть раньше… Это не дает мне покоя. Может, нам удалось бы как-то остановить ту машину. Может, мы сумели бы вытащить тебя из-под колес.

Ханна непонимающе смотрела на Арию, и у нее сжималось горло.