Но возвратимся к началу 1970 года. Группа молодых и достаточно хорошо подготовленных военных контрразведчиков после окончания первого офицерского набора Высшей школы КГБ прибыла в Управление Особых Отделов КГБ СССР по Группе Советских войск в Германии.

После почти двухнедельного ожидания перед нами выступил начальник КГБ по ГСВГ генерал-лейтенант Лялин. Какую же дебильную установочную беседу он с нами провел! На днях перед этим изменил Родине путем перелета в Западный Берлин летчик В. на истребителе. В Берлине был обнаружен тоннель, прорытый западными спецслужбами для подслушивания секретных разговоров советского военного командования и т. п. А нам рассказывал «целый» генерал-лейтенант, как на спящих советских караульных и часовых нападают ночью диверсанты…

Военная контрразведка должна была обеспечивать боеготовность частей. Какая боеготовность? Если высшее командование расквартировало ракетные дивизионы ракетной бригады по трем населенным пунктам на удалении 70 — 250 км, а ракетно-техническую базу с ракетными боеголовками расположили на удалении 250 км от боевых дивизионов? Практически и в мирное время к этой ПРТБ было добраться трудно. А что бы делали пусковые установки без ракет и боеголовок в военное время? Тем более что по этому 250-километровому маршруту в любой точке мог засесть снайпер-диверсант и одной нули было бы достаточно, чтобы армия лишилась своей ракетно-ядерной мощи.

Кто-то из высшего командования Вооруженных Сил СССР уже тогда побеспокоился, чтобы Советская группировка войск оказалась мощной только на бумаге.

В начале марта 1970 года я прибыл в гарнизон Йена-Форст. Он расположен в пригороде г. Йены, известного цейсовской оптикой, на господствующей высоте. До 1945 года в гарнизоне располагалась батарея зенитных пушек Вермахта. При немцах в гарнизоне функционировал бассейн. К моему прибытию он превратился в яму, а в подвалах домов офицерского состава круглый год стояла вода и летали комары размером до 3 см. Гарнизон окружен был деревянным забором постройки советского образца, т. е. сначала построили на скорою руку из подсобного материала, а потом все так и оставили. Да и зачем было строить красивый забор: часть была режимная, немецким гражданам появляться возле забора было категорически запрещено. А советские к своим порядкам давно уже привыкли. Как мне объяснило командование, гнилой деревянный забор невозможно преодолеть: он развалится и нарушитель получит травму. Логика в этом была. Но своеобразная.

Замечу, что за пять лет через этот забор во внутрь гарнизона никто не предпринял попытку проникнуть. А из гарнизона солдаты уходили в самоволку через КПП. Правда, в мое время эти походы ограничивались посещением ближайшего гастштета, расположенного в 600 метрах от гарнизона. Самоволки со смертельным исходом начались после моего убытия в СССР.

Итак, часть пребывала в ГДР около десяти лет. Но в оперативном деле (литерном деле на объект) было только несколько документов об обстановке в окружении, т. е. в местах контактов с местным населением.

А откуда они, эти документы, могли появиться в деле? Мой предшественник был из числа сотрудников КГБ, обслуживавших лагеря заключенных. За полтора года он спился до такой степени, что замертво падал с мотоцикла, как только выключал зажигание. На мотоцикле он ездил на «автопилоте». Советская военная автоинспекция его знала и не останавливала, а немецкая полиция советских офицеров на мотоцикле не трогала. Кабинет был прокурен и провонял пивом.

Перед этим ракетный дивизион обслуживал совершенно гражданский человек. Как я ранее отмечал, была такая практика: в мирную ГДР направляли по «блату» сотрудников, работавших в территориальных органах КГБ. Они не имели понятия об отношениях в воинских частях, среди военнослужащих. За хорошую взятку они получали возможность пять лет пополнять гардеробы своих жен немецкими товарами, получать двойную зарплату, а потом возвращаться в Москву, Киев. Одессу, Львов, Тбилиси…

Такая практика называлась обменом сотрудниками между территориальными органами КГБ и органами военной контрразведки. Служить в диких гарнизонах они не желали. Но на пять лет съездить в Группу войск за рубежом — с большим удовольствием.

А кто видел, чтобы командировочные работали? Вот и не было оперативных материалов по местам контактов офицеров части с местным населением.

Отношение командования и офицеров к таким оперработникам было соответствующее. Достаточно сказать, что меня с женой и трехмесячной дочкой разместили в комнате с разбитым окном и протекающим потолком. В ней мы прожили почти две недели, пока мой предшественник не упаковал вещи и не отправил в Союз контейнер.

Передал он мне на связь одного доверенного из числа местных полицейских. Завел полицейского в кабинет, который располагался в здании штаба режимной ракетной части, и сказал: «Знакомьтесь, а я сейчас». И вышел. Разговор у нас был оригинальный: я не знал ни одного слова по-немецки, а он знал пару слов по-русски («водка», «пиво», «сигареты», «дружба»).

Отдал он мне напечатанную на листке информацию, что-то говорил. Но на это ушло две минуты. Сидим и смотрим один на другого. Проходит минут 10–15, возвращается мой предшественник. В руках бутылка водки и два пива. Достал из стола стаканы, разлил. Выпили. Достает пачку сигарет и отдает немцу. Оба закурили. Сказать, что они разговаривали на немецком или русском, у меня не хватает нахальства.

Когда они допили водку и пиво, он хлопнул немца по плечу, ткнул пальцем на меня, и таким образом состоялась передача тайного помощника.

Но еще больше я удивился, когда увидел, как немецкий полицейский, причем не простой, а заслуженный полицейский республики, сел пьяный на мотоцикл и поехал исполнять служебные обязанности.

За пять последующих лет я выучил немецкий язык, приобрел несколько агентов из числа немцев и необходимое число доверенных лиц, т. е. друзей, не оформленных в качестве негласных сотрудников. Такая категория информаторов есть в каждой спецслужбе любого государства. Все было поставлено на свои места. И гарнизон стали называть в Управлении ОО КГБ СССР по ГСВГ не иначе как «санаторий Форст».

Но так продолжалось недолго. На мое место снова прислали сотрудника из территориальных органов КГБ. Без всякого понятия об армейской жизни. Беда не заставила себя долго ждать. Через три месяца после моего отъезда в СССР группа солдат достала местных жителей своими мародерскими набегами. Немцы налили в бутылки из-под алкоголя ядохимикаты, используемые для опрыскивания сада. В итоге очередной самоволки пять солдат умерло и десять отправили в госпиталь с серьезными отравлениями.

После этого пошла взаимная неприязнь и месть. Скандалы вышли за пределы района и гарнизона, дошли до высшего военного командования. Репрессии вызывали побеги солдат из гарнизона… Как мне потом передавали, в бывшем «санатории Форст» почти безвыездно находился заместитель начальника особого отдела КГБ СССР по 8-й Гвардейской армии в звании полковника. Некому было подсказать, что неграмотный опер из числа «пиджаков» (так называют военные контрразведчики территориальщиков) и командировочный полковник никогда не смогут установить нужные отношения со строевыми офицерами и солдатами. Надо жить их проблемами, переживать за них, помогать им, а не делать «показатели» в оперативной работе.