— Из Вистрала, — с гордостью ответила она.

— Как ты попала сюда?

— Меня захватили, — ее глаза метнулись на миг в сторону Нилока Яррума и вспыхнули неприкрытой ненавистью. — Мою деревню сожгли. Мужа убили, родителей тоже.

— Будь это в твоей власти, — сказал Тоз, — будь ты не рабыня, но свободная, ты бы стала искать мести?

Потрясение мелькнуло в ее взгляде, и женщина немо кивнула.

— Скажи, что бы ты сделала, — пробормотал Тоз. У Борса в мыслях возник кот, мурлычущий от удовольствия при виде измученной мыши. — Скажи, как бы ты свершила месть?

Ниера опять взглянула на Нилока, затем вперила взгляд в Тоза.

— Я бы изгнала грязный Дротт с лица Белтревана. Я бы их всех перебила. Я бы накормила их трупами ворон и лесных зверей, от которых они происходят.

Ее грудь поднялась при этих словах, кожа побледнела, глаза загорелись. Нилок стиснул челюсти и чуть приподнялся со стула, словно желая прибить женщину. Однако взмах руки Тоза сдержал его, и вождь рухнул обратно с черным от гнева лицом. Борс поневоле задумался, сколько раз ала-Улан брал ее, и какое удовольствие доставляло ему погружаться в такую бездну ненависти. Однако, судя по всему, как раз такую ненависть искал Тоз. Колдун остался доволен, ибо кивнул и сказал:

— Превосходно. Ты-то мне и нужна.

Смятение вновь появилось на лице Ниеры, и не меньшее отразили лица Борса и Нилока. Еще больше усилили его последующие действия Посланца. Тот повернулся к вистрийке спиной и поднял меч. Клинок свободно покоился на его ладонях, а сам колдун глядел на сияющий металл. Затем его пальцы крепко обхватили клинок, ничуть не порезавшись при этом, и он что-то гортанно пробормотал: невнятные чужие слова, насколько что-то удалось расслышать, каких не может выговорить человеческий язык. Борсу внезапно стало холодно, он задрожал, как если бы зимний ветер украдкой проник в жилье. Тоз поднял клинок к губам и поцеловал нежнее, чем мать любимое дитя.

Затем развернулся и резко всадил меч в живот Ниеры, погружая его все глубже и протяжно напевая свою дикую песню — в то время как сталь проходила сквозь одежды, плоть и внутренние органы. Глаза девушки широко раскрылись от изумления и боли, но какие-то чары приковывали их к глазам колдуна, и она не издала ни звука, кроме негромкого краткого вздоха, когда меч вышел из ее спины и блеск металла стал красным. Краснота сгущалась в центральном желобке. Тоз вонзил клинок в податливую плоть по самую гарду. Не обрывая пения, он отпустил меч и обернулся к щиту, взяв его за обод.

Борс ожидал, что девушка рухнет: он видывал, как мужчин в бою пронзали подобным образом. Первый приступ боли заставлял их замереть, приводя к бесчувствию, но затем они вскрикивали и падали, конвульсивно цепляясь за металл, который отнял их жизнь. Ниера, однако, по-прежнему стояла прямо, ее руки свободно висели по бокам, подол платья запятнала кровь, которая текла вниз с желобка, длинный красный конец меча выступал из спины. Ее глаза все еще были раскрыты, и вся боль, которая бы должна была бросить ее, вопящую, на пол, скопилась в них как безмолвный стон. Тоз нагнулся и, поставив щит у ее ног, затем одной рукой снова взялся за рукоять меча, а другую положил плашмя на грудь рабыни и извлек клинок из ее тела. Кровь хлынула потоком, едва открылась жуткая рана, ударила в щит и потекла по полу. Колдун провел левой рукой перед лицом Ниеры, внезапно вистрийка покачнулась и рухнула на щит, накрыв его пронзенным телом. Тоз взглянул на нее, его глаза светились огнем, а губы двигались, изрекая слова, которых Борс не мог расслышать — так шумела кровь у него в голове и гулко билось его сердце.

Призрачное лицо выражало удовлетворение, когда повернулось вновь к Нилоку Ярруму и Борсу. Оба дротта молча наблюдали, как меч был поднят и проведен через пламя над жаровней, кровь капнула с него в огонь, вызвав резкий запах, который исчез, едва лишь Тоз провел рукой вдоль меча. Теперь на чистом металле не осталось и следа от жуткого обряда. Чародей вернул оружие в ножны. Ударом ноги он сбросил мертвую рабыню со щита и так же провел щит через пламя, вернув ему его прежнее состояние одним-единственным мановением правой руки. Поставил щит рядом с мечом и улыбнулся Нилоку.

— Не сомневайся больше, Улан. Топор Мерака затупится об это; твой клинок заберет его жизнь.

Несколько долгих мгновений Нилок смотрел на свое оружие, и лицо его окутывал мрак. Борс подумал, а не прочел ли на нем Тоз новые сомнения и страх перед заговоренным оружием. Затем понял, что да, ибо кудесник сказал:

— Они не причинят вреда тебе. Погибель ждет лишь Мерака или кого-то другого, кто выйдет против тебя. Девушка была полна ненависти, и теперь вся эта ненависть собралась в клинке. Когда ты встанешь против Мерака, ее ненависть одолеет его. Твоя победа обеспечена, но лишь мы трое будем знать, что это сделал я. И никто из нас не проговорится.

В словах таилась угроза, и Борс кивнул головой, едва красные глаза встретились со взглядом колдуна. Нилока этот взгляд успокоил, его правая рука осторожно двинулась через стол: кончики пальцев коснулись щита, затем рукояти меча. Он вздрогнул, словно это прикосновение вызвало резкую боль, затем мрачно улыбнулся и кивнул, сомкнув пальцы на изукрашенной рукояти. Взял в левую руку ножны и вытащил клинок, воззрившись на металл.

— Я чувствую, — прохрипел он. — Чувствую мощь. Этим оружием я одолею Мерака.

Нилок резко вскочил, не заметив, как опрокинул стул, пробуя меч в размахе и вынудив Борса склониться, когда лезвие прошло в опасной близости от головы воина. Жилище наполнилось торжествующим смехом ала-Улана.

С этого момента точное положение Борса в племени так и не было определено. Он не был бар-Оффой, и уж тем белее ала-Уланом, не мог стать и шаманом — но его признали как доверенного человека Тоза. А поскольку колдун был в милости у Нилока Яррума, то и Борса стали бояться. Когда разошлись слухи о его мощи, Борс приобрел новое уважение. Так и вышло, что он стоял в первом ряду зрителей, когда начался поединок — между Дьюаном и Тозом, среди ала-Уланов и шаманов, перед бар-Оффами. Отсюда он смотрел на поединок.

Как предсказал Нилок, Мерак предпочел биться секирой — это оружие было вполне под стать его величине и силе. Чтобы левая рука оставалась свободной и прибавляла мощи ударам, он выбрал меленький металлический щит и привязал его к левому предплечью. Ни один из бойцов не надел рубахи, и вскоре их обнаженные торсы маслянисто заблестели от пота. Мерака, вдобавок к шрамам, полученным в бою, украшали и те, которыми он уплатил за торквес Улана. У Нилока было меньше шрамов, но не меньше мускулов. Бойцы позаботились о том, чтобы волосы не падали на лица — у Мерака они были заплетены в длинную косу, которая качалась и лупила его по спине во время боя. Нилок убрал свою гриву под серебряную сетку, сверкавшую всякий раз, когда он уклонялся, отражая удар и взмахивая заговоренным мечом. Не знай Борс о чарах, он, как и прочие зрители, счел бы борьбу честной, приняв ее за состязание двух воинов великой доблести. Все выглядело, как схватка равного с равным. Более того, сперва казалось, что более сильный Мерак измотает обороняющегося Нилока и в конце концов победит. Мерак наседал на противника, кидаясь на него как берсерк, тяжелая секира свистела в его правой руке, словно ивовый прутик, разгоняющий назойливых мух. Нилок пятился, огибая курган, уходя от ударов — любой из которых обезглавил бы его, достигни цели. Ему больше помогали скорость и проворство, нежели щит. Мерак преследовал противника, его хвостатая секира взлетала точно невесомая, с губ градом летели проклятия. Нилок бился молча, храня осторожность, словно бы не полностью верил в чары Тоза — или просто старался, чтобы схватка выглядела убедительно. Но после того, как они пять раз обогнули курган, Нилок внезапно прыгнул вперед, и меч сверкнул в его руке.