Поди, думал, что мы хотим присвоить себе его славу. Ребенок, честное слово.

– Гаврила Николаевич, вам отводится не менее важная роль. Я скажу вам, куда надо заехать, что забрать и привезти мне. Тайно.

Гаврила напрягся.

– Тайно? А что это?

– Килограмм марихуаны для подкупа главы сельского поселения.

– Да вы что? Правда?

Лора хмыкнула. До чего же милый этот Чернышевский.

– Не пугайтесь, Гаврила Николаевич. Это просто одежда. Хочу имидж сменить. Прикинуться казанской сиротой. Чтобы пожалели и отдали портрет. Сделаете?

Ради портрета Чернышевский был готов на все!

– Вот и отлично! До встречи!

Лора отложила телефон и, довольная собой, принялась за молоко.

Дальше. Герман говорил, что ей нужно будет смотаться в город и привезти материалы для работы. Значит, она ему нужна. Что ж, она готова потрудиться на подхвате, лишь бы как-то продвинуть дело с картиной. Где же, в конце концов, этот Фриц? Так она, пожалуй, все оладьи прикончит в одиночку!

Лора быстренько допила и взбежала по лестнице. Мансарда была пуста.

– Лора, вы еще не убежали?

Зоя Павловна поставила на пол ведро с картошкой и весело поздоровалась.

– А Герман Александрович еще до свету ушли. В храме шуруют. Наши мужики помогают леса сооружать. Вчера еще…

Договорить она не успела. Лора вылетела из дома и помчалась к церкви.

Герман в повязанной на голове бандане и синей спецовке действительно «шуровал» вовсю. Вокруг колонны уже были построены леса, натянуты какие-то веревки, пол застелен целлофаном, а на столе разложены инструменты и кисти.

Увидев Лору, он подошел и поцеловал ее. Как будто всегда так и делал.

– Ты чего меня не разбудил? – спросила она, с любопытством оглядываясь вокруг.

– Пока тебе тут делать нечего.

Так. Это уже интересно. А где еще ей делать нечего?

– А как насчет материалов? Что надо привезти?

– Мне уже все привезли. Утром. Прямо из Питера.

Похоже, он доволен, что обошелся без нее. Понятно. Лора уже хотела гордо повернуться и уйти, но Герман, словно почуяв надвигающуюся бурю, схватил за руку.

– Будешь у меня подмастерьем?

Она вздернула бровь.

– Кисточки подавать?

– Ну, или квасу, когда пить захочу.

Десять секунд Лора делала вид, что раздумывает над его предложением, а потом сказала:

– Да я на любую работу согласна.

А про себя добавила: «Лишь бы с тобой».

Вскоре работа закипела и кипела до самой пятницы. С утра до темноты. Герман работал профессионально, красиво и быстро. Недаром его считали лучшим в этом деле. Лора любовалась им и с готовностью выполняла даже самое пустячное поручение.

Вечером в пятницу разобрали леса. Отец Антоний, не покидавший храм все это время и помогавший всем, чем мог, позвал Батюшкова. Вместе они осмотрели результаты реставрации, пять раз обойдя вокруг столба, а затем кинулись жать Герману и Лоре руки.

– В самый раз успели, как только смогли! – радовался Павел Егорович, привычно почесывая бритую голову. – А отец Антоний все переживал, что службы в субботу не будет. Теперь, как говорится, веселым пирком да за свадебку! То есть я хотел сказать, добро пожаловать на праздник сегодня вечером. Концерт в шесть, а после – хоть всю ночь! То есть я хотел сказать, гулять и радоваться. А?

Он оглядел всех веселыми глазами.

– Будем, – коротко ответил Герман.

Чернышевский, которому было велено явиться к обеду, примчался в восемь утра с первой электричкой. Лора, взявшись помочь Зое Павловне начистить три ведра картошки для вечерней трапезы, была дома. Болтая и смеясь, они хозяйничали на кухне и стука в дверь не слышали. Чернышевский, не решаясь зайти, долго стоял на крыльце, переминаясь с ноги на ногу, пока не услышал позади неприятно-угрожающего рычания. Обернувшись, он увидел огромного черного пса, медленно двигающегося по направлению к нему. С детства боявшийся собак Гаврила Николаевич взвизгнул и, рванув дверь, с воплем ворвался в мирное жилище Зои Павловны.

Женщины выскочили из кухни. Ни жив ни мертв, Гаврила прислонился к стене и медленно съехал на пол.

– И кто это к нам? – спросила Зоя Павловна, сжимая в руке нож, которым чистила картошку.

– Это наш младший научный сотрудник, – выпятив губы трубочкой, с трудом выговорила Лора.

Отпоившись чаем и пришедши в себя, Гаврила Николаевич изъявил желание немедленно лицезреть шедевр. Крепко держа за руку, Лора провела его мимо пса и привела в храм.

Чернышевский оказался совсем не таким, каким Герман себе его представлял. Ему виделся щуплый субъект типа «я у мамочки единственный и любимый», а перед ним стоял двухметровый румяный детина. Никакой субтильностью тут и не пахло. Только глаза были наивными и доверчивыми.

Гаврила схватил Германа за руку и долго тряс ее, приговаривая:

– Как я рад, как я рад…

«Как я рад, как я рад, что поеду в Ленинград» – всплыло в памяти. Не без труда освободив свою конечность, Герман указал на картину.

– Любуйтесь.

Гаврила подошел и замер.

– Откуда он взялся? – шепотом поинтересовался Герман.

– Не смогла удержать. Все-таки это он нашел портрет. Слава его – работа наша. Все по-честному.

– Да я не против.

– Тогда побегу картошку чистить.

И убежала. Кроме картошки у нее было еще одно дело. Нужно было приготовиться к выступлению. Старательный Чернышевский привез все, что она просила.

Герман пробрался в зал, когда веселье в клубе шло уже вовсю. На первом ряду маячила голова вновь прибывшего здоровяка Чернышевского, и Герман туда не пошел. Он с комфортом устроился в конце зала и вытянул длинные ноги. Поглядывая на дверь, чтобы не пропустить Лору, которая после обеда куда-то подевалась и по телефону сказала лишь, что увидятся на месте, стал наслаждаться концертом сельской самодеятельности. В детстве ему часто приходилось видеть подобные перформансы, поэтому список концертных номеров он мог составить с точностью до девяносто девяти процентов. Сначала, как водится, выступали самые маленькие детишки со стихами и песнями про родной край, следом танцевали девочки постарше, потом выходил баянист – гордость районной музыкальной школы, после него ученицы старших классов показывали современный танец под последний самый модный хит, а завершал все это дело неизменный хор старушек в сарафанах и кокошниках.

Бабушки допевали уже третью песню, а Лора так и не появилась. Когда хор пенсионерок под аплодисменты сходил со сцены в зал, Герман начал потихоньку продвигаться к двери, над которой горела надпись «вых». Неожиданно прожекторы погасли, в полнейшей темноте громко защелкали кастаньеты, с потолка упал яркий луч и осветил маленькую фигурку в черном посредине сцены. Это была Лора.