Наверное, эти рабы расстроятся, если их начнут освобождать, они добровольно признали себя тварями дрожащими, людьми второго сорта, согласились лечь под Синдикат.

Он понимал жителей завоеванных территорий, покорившихся захватчикам, чтобы выжить. Англичан – нет, хотя сам был наполовину англичанином и стыдился этого. Потому что Эдвард Уоррен, основатель Синдиката, тоже англичанин!

И миллионы обычных гражданских, которых никто не завоевывал, радостно рукоплескали Синдикату и признавали власть террористов над собой, а взамен получали право сытно есть и сладко спать. Получается, одни англичане были выше других граждан той же страны.

Подполковник Курт Дайгер был бы счастлив, если бы Англия, раковая опухоль земного шара, исчезла навсегда. Автомобиль заехал в маленький квадратный двор. Хот-дог вылез, открыл дверцу перед Дайгером, потом – перед Ронни, достал их вещи и с видом лакея потащил к черному ходу.

Курт обернулся: уже стемнело, но двор хорошо освещался единственным фонарем. Больше во дворе машин не наблюдалось, все окна, выходящие во двор, были занавешены или закрыты жалюзи.

По темной лестнице поднялись на второй этаж, за Хот-догом зашли в конференц-зал, где уже ждали Гусь с Горынычем из второй четверки и Витязь с Фаршмаком – из третьей. Отдавать честь никто из бойцов не стал, все просто кивнули.

Фаршмак с недоумением уставился на Ронни. Девушка не отвела взгляда, тряхнула головой и сказала:

– Смирись, солдат, женщина в твой отряд.

Фаршмак улыбнулся:

– Женщина так женщина. Подполковнику Дайгеру виднее.

Остальные тоже удивления не выказали. Девушка шагнула к сумке Дайгера, оставленной у входа Хот-догом.

– Пойду, переоденусь.

Вернулась она спустя полминуты в камуфляжных штанах с защитой для голени, камуфляжной же куртке. Волосы она собрала в хвост, но несколько прядей все равно падали на лицо. Рухнула на сиденье рядом с Дайгером, кивнула Сталину с Гномом. В течение получаса помещение наполнилось. Двенадцать человек возбужденно гудели в ожидании новостей, но никто не смел говорить о причине, по которой все здесь собрались.

Наконец скрипнули дверные петли, и в зал вошел высокий мужчина арийской наружности, окинул собравшихся взглядом, кивнул Дайгеру и с помощью пульта молча включил голограммный проектор. Недалеко от двери, на огромной стальной плоскости, похожей на тарелку, появилась голограмма семиэтажного здания.

Ариец провел пальцем по экрану планшета, встроенного в трибуну для выступающих, и здание отдалилось. Теперь был виден весь район незнакомого города. Еще движение пальцами – и вот вид Англии сверху, город Стратфорд выделен красным.

– Цель вашего визита, – сказал незнакомец с легким ирландским акцентом и снова начал приближать голограмму. – Вот город.

Крыши домов, серые ленты автомобильных дорог, площади с фонтанами и памятниками. Центр богаче, кварталы на периферии беднее.

– У всех у вас будет карта, но все равно обратите внимание.

Мужчина приблизил спальный район на западе города, выделил то самое семиэтажное здание, стоящее особняком. Дайгер даже немного расстроился, потому что в таком унылом, обшарпанном здании не может быть ничего важного. Ариец продолжил:

– Больница Святой Девы Марии, запомните ее. Когда мы закончим, все вы переоденетесь в одежду, которую вам выделят, вооружитесь и будете ждать дальнейших распоряжений. Каждая четверка примет еще по три человека, вместе с ними вы получите приказ и приступите к его выполнению…

Он еще что-то говорил, но его голос утонул в реве сирены. Вдалеке взорвалась граната, грохнуло что-то покрупнее, аж стекла задрожали. Лучи прожекторов разрезали темноту.

– Разбиться по четверкам! – заорал Ариец.

Марк Косински

Они проговорили часа три. Точнее, Марк в основном слушал, прикрывшись легендой об амнезии, а Терри рассказала ему свою историю. Лет двадцать назад она была бы нереальной, словно скопированной с какого-нибудь дешевого сериала. А сегодня оказалась вполне обыденной, но от этого не менее страшной.

Терри Смит еще не так давно не существовало в природе. Была девочка, потерявшая память. Ее нашли солдаты где-то за городом, сидящей на камне в полутора сотне метров от дороги. Без документов, в простеньком платьице, с дешевой куклой в руках. Долго лечить ее не могли – муниципалитет бездомным оплачивал не больше двух недель госпитализации.

Мозгоправы ее подлатали, дали имя, показали, где и что находится в больнице. Выпускать ее в большую жизнь не решились – на нормальную работу молодую девушку со свежим паспортом, в котором нет даже записей о начальном образовании, никто бы не взял.

На улице ее путь лежал прямиком в бордель. И это не в худшей ситуации: Марк знавал пару черных трансплантологов, промышлявших частями человеческих организмов. Юная, здоровая и бездомная сирота для них была бы все равно что под ногами – чужой бумажник, набитый банкнотами.

Но ей повезло – больница предпочла оставить ее у себя. Справили документы – паспорт, муниципальную страховку, открыли какую-то минимальную кредитную линию. В общем, сделали из нее человека. Со слов Терри Марк понял, что она немного разбиралась в медицине.

Не так, чтобы слишком хорошо, но сделать инъекцию или перевязку умела. Сама не помнила откуда – но умела.

Возможно, свою роль сыграло это. В любом случае, ей выделили каморку на техническом этаже, дали работу. Она уже пару раз проходила повышение квалификации, мгновенно схватывая то, что у других требовало существенного напряжения.

С ее слов Марк понял, что недоброжелателей у девочки нет. Взрослые относились к ней отечески, с молодыми она ладила хуже. Но в больничные разборки не лезла и всегда была готова помочь – отработать смену, провести процедуру неприятному пациенту.

Для больных она была частью системы, а система ее воспринимала если не как больную, то как выздоравливающую.

– Через пару лет дорасту до старшей сестры отделения, – бесхитростно хвасталась девушка. – На врача мне учиться дорого, но знаешь, можно ведь стать главной сестрой. А это считай что третий человек в больнице.

А еще Марк понял, почему она так душевно к нему отнеслась. Конечно же, дело было не в его несуществующей красоте или весьма сомнительной харизме. Просто Тери увидела его историю болезни, глаз зацепился за слово «амнезия» – и все.

Она почувствовала в нем товарища по несчастью. Того, кто сходу поймет ее проблемы. Потому что тем, кто никогда не терял самого себя, как бы они ни сочувствовали ей, все равно не было дано спуститься в ее личный ад.

– Тебе повезло, ты попал сюда с документами, – с легкой завистью сказала она. – У тебя есть настоящее имя, не какой-нибудь «Джон Доу». Наверняка у тебя есть друзья, родные, которые помогут все вспомнить. А у меня только моторная память о том, как накладывать бинты и ставить капельницы.