Плакала долго и горько она,

А вскоре чужая пришла.

Двери отец открыл новой жене,

И хуже ее нет на этой земле…[1]

Бетани отшатнулась и бегом кинулась к матери: «Я должна рассказать родителям, что с этой Эбигейл Айвз что-то не так! Разве могла она быть одновременно и у Кристофера, и у себя?! Что она вообще забыла в нашем доме?!»

– Мама!

Та удивленно приподняла брови, отвлекшись от вышивания. Вопреки традициям высшего общества, она самостоятельно, без нянек, воспитывала дочь с самого младенчества. Между ней и Бетани всегда были очень теплые, близкие и доверительные отношения, и она всегда знала, когда ее дитя грустит, когда счастлива, когда терзается болью. Но нечасто Бетани позволяла себе вбегать в комнату, падать на колени и прятать лицо в складках маминой юбки.

– В чем дело, дорогая? – Ласковая рука коснулась волос.

Бетани подняла голову и увидела, как мать ободряюще улыбнулась, но от этого комок в горле только разросся, грозя слезами.

– С этой Эбигейл Айвз что-то не так! – выпалила Бетани.

Мать нахмурилась:

– Что?

– Ее глаза! Они как у змеи! А еще она была у Кристофера, а потом оказалась в своей спальне! Я слышала ее и там и там, когда шла по коридору, и она точно не выходила! Иначе прошла бы мимо меня! – Бетани выпалила все это на одном дыхании, едва не захлебываясь словами, и тут же разозлилась на себя – ну разве можно давать такую волю эмоциям?

– Глаза у нее совершенно обычные, насколько это возможно для девушки столь высокого происхождения. А подслушивать нехорошо.

Мать говорила так ровно, с толикой увещевания, что Бетани стало даже немножечко стыдно за свою несдержанность. Она потупилась, глядя на складки платья, но все равно решила произнести:

– Обычные? Они синие, а зрачок узкий!

– Совсем не синие, а красные! И уверяю тебя, зрачок совершенно обычный. Может быть, ты устала с дороги и тебе привиделось?

– Может быть, – неуверенно отозвалась Бетани, пытаясь вспомнить свои ощущения: не верить собственной матери у нее причин не было.

– Дорогая, ты просто устала. Вот увидишь, леди Айвз совершенно очаровательная девушка, вы подружитесь.

Бетани смущенно закусила губу, но спорить не стала.

– Ужин совсем скоро, а ты не готова. Попроси Виолетт помочь тебе, но помни, что заставлять гостей ждать в первый же вечер очень неучтиво. – Мать ласково погладила ее по волосам и вернулась к вышиванию, показывая, что разговор окончен.

Когда дочь прикрыла за собой дверь, Джена Кеннет покачала головой, удивляясь: ее малышка ничуть не изменилась, все так же ревнует любую другую мисс к Кристоферу, выдумывая небылицы.

* * *

Джон Джошуа стоял у окна, нервно постукивая пальцами по подоконнику: он спустился раньше всех в надежде встретить мисс Эбигейл Айвз в одиночестве – даже слуг отослал до появления родителей!

«А если наедине не увидимся, то хотя бы помогу ей сесть за стол», – успокаивал он себя.

Но второй появилась мать, тут же кликнула служанок. Те засуетились, наводя последний лоск на столе: выровняли все салфеточки, по три раза переложили приборы, расправили букеты ранних роз, а потом упорхнули раскладывать блюда.

После пришел отец и занял место во главе стола. Иногда Джон Джошуа чувствовал на себе его проницательный взгляд.

«Надо взять себя в руки. Я слишком нервничаю», – мысленно повторял он, но пальцы не слушались, выстукивая торопливую дробь.

А когда объект его ожиданий наконец явился, с губ Джона едва не сорвался разочарованный стон – она пришла в сопровождении Кристофера Мэллоуна. Руки их не соприкасались, расстояние между ними было таким, что ни одна матрона не заподозрила бы их в нарушении приличий, но вот Мэллоун сказал что-то, а мисс Айвз в ответ улыбнулась. И в этой улыбке сгорело сердце бедного Джона.

– Добрый вечер, – нарушила тишину гостья. – Мистер Мэллоун был так любезен, что проводил меня.

– Я до сих пор отлично помню Линкост-хаус. – Кристофер беззвучно отодвинул стул для Эбигейл. – Словно и не уезжал.

Родители покивали. Джон Джошуа сел. Снова повисла неловкая пауза, в ней было отлично слышно, как тикают большие часы в холле, как распевают за окном серая славка и садовая овсянка, как тихо вздыхает сад, как торопливо стучат каблучки Бетани по лестнице. Вот она достигла последней ступени, и шаги ее стали сдержаннее. В столовую Бетани явилась исполненная достоинства и с гордо поднятой головой.

– Прошу простить меня за ожидание.

Ужин начался.

* * *

Эбигейл с интересом изучала хозяев, чей разум прочно окутало ее волшебство. Кеннеты видели перед собой хорошенькую белокурую мисс и верили, что она дочь герцога Грейсдора – внебрачная, но признанная. Эбигейл казалось, что это добавляет ее образу пикантности.

Сын тоже попал под действие чар, правда немного другого характера. За свои двадцать два года Эбигейл к этому привыкла. Ее облик, не скрытый гламором, словно сводил людей с ума: долгие взгляды, попытки остаться наедине, длинные двусмысленные письма. Не то чтобы Эбигейл это не нравилось – она любила внимание и восхищение, но чем старше она становилась, тем яснее понимала: мужчин влечет лишь ее внешняя красота. Им неинтересно, что она думает или чего хочет. И таков удел любой хорошенькой леди.

Бывали, конечно, и исключения. Например, Кристофер. Его влекла тайна, а не внешность. Загадка волшебства, интерес к познанию и открытиям, желание войти в историю. Он увидел в ней нечто большее, чем волшебную красавицу, за что получил на ладонь наперстянку, которая должна была стать благословением.

Но стала проклятием.

Эбигейл поднесла к губам бокал с вином и встретилась взглядом с Кристофером. Он чуть улыбнулся ей, и тут же сердито звякнула о край тарелки вилка. Эбигейл посмотрела на Бетани и переплела вуаль гламора, накинув его на всех, кроме юной ревнивой мисс.

* * *

Ужин шел своим чередом: слуги сменяли блюда, отец отдавал дань вину, мать рассказывала о том, какой отличный отдых ждет всех в Линкост-хаус. Кристофер внимательно слушал, а Бетани расширенными от ужаса глазами наблюдала, как Джон Джошуа пожирает глазами Эбигейл Айвз. Та, заметив взгляд, подперла щеку ладошкой и нагло улыбнулась, демонстрируя клыки размером чуть-чуть больше нормальных. Зрачки ее снова были узкими, платье пропало. Бетани видела рубашку, поверх нее – расшитый изящными цветами жилет и не сомневалась, что вместо юбок на чудовище мужские брюки.

– Дорогая, передай мне, пожалуйста, хлеба, – попросил отец.

Бетани испуганно посмотрела на него, не понимая, почему все игнорируют вызывающий вид и поведение Эбигейл Айвз.

– Бетани? – снова окликнул отец.

– Ну же, – певуче произнесло чудовище. – Не заставляй папочку ждать!

Несчастная Бетани дрожащей рукой приподняла вазочку.

– Все хорошо? Ты бледна… – Мать обеспокоенно приподняла брови.

Бетани вздрогнула и повернулась, едва сдерживаясь, чтобы не закричать: «Неужели ты не видишь, мама?!» Но когда слова были готовы сорваться с ее губ, кто-то осторожно вызволил из сведенных судорогой пальцев хлебницу и со стуком поставил на стол.

– В комнате душно, не так ли? – Кристофер внимательно посмотрел на Бетани. Та медленно, словно зачарованная, кивнула, ощущая, как на щеках вновь проступает румянец. – Не угодно ли хозяевам будет подать чай в сад?

– Что? – Мать нахмурилась, словно пропустила половину разговора. Отец и брат тоже выглядели очень рассеянными, глаза их остекленели. – Да, да, конечно!

Она тотчас кликнула служанку, а Кристофер плавно сел, бросив всего один – но какой горящий! – взгляд на Эбигейл.

У той только дрогнули уголки губ. Но она явно прятала довольную улыбку.

* * *

Упоительные ароматы цветов, зелени, близкого моря, нагретой за день земли кружили голову. Теплый, влажный, густой, словно сливки, воздух давил на грудь. Стояло безветрие, но Кристофер кожей чувствовал, что это ненадолго.

– Ночью жди грозы. – Эбигейл, как всегда, явилась неслышно, встала за правым плечом.

– Что за спектакль ты устроила? – холодно спросил Кристофер, даже не обернувшись.

Она поджала губы и вмиг оказалась перед ним, в ее глазах зажглись яростные огоньки, но Кристофер не отреагировал, продолжая изучать небо. Всем своим видом он старался выразить пренебрежение, а сам вспоминал, как за ужином ему пришлось сначала сбрасывать морок с себя, а потом накидывать на бедных Кеннетов, чтобы они забыли несколько особенно неловких минут. Волшебство его было слабым, неуклюжим и наверняка могло развеяться в любой момент.

– Подумаешь, – фыркнула Эбигейл, скрестив руки на груди.

– Не играй чувствами людей, которые пустили