«Стой! – прозвучало в голове Богдана. – Там смерть».

Сталкер посмотрел на девочку.

Та неотрывно смотрела вперед, будто видела что-то, недоступное остальным.

Опасность в Зоне подстерегает на каждом шагу, это любому известно. Но опасность опасности рознь. Внезапно Богдан почувствовал, как вдоль его позвоночника пробежал неприятный, щекочущий холодок.

И понял, что это значит…

Как – непонятно. Наверно, так же, как зверь чует хорошо замаскированный капкан или лёжку охотника, который держит на прицеле тропу, ведущую к водопою… Сталкер прям будто увидел эту невидимую линию, которая протянулась от глаза стрелка через целик с мушкой и закончилась метрах в десяти впереди, на асфальтовой дороге, по которой должна была минуту назад пройти группа ученых.

Но они стояли, повинуясь жесту Богдана, который сейчас разбирался в своих ощущениях. Разум твердил, что чушь это всё крысособачья, не может быть такого, мол, это просто разыгравшееся воображение. Но нечто внутри знало: чутье не врет. И маленькая девочка-мутант сейчас ощущает то же самое, что и он.

«И что теперь делать?» – мысленно обратился он к ней.

«Ты другой, – прозвучало в голове. – Тебя будто двое. Один – человек, как те, что сзади. А другой – наш».

«Мутант?»

«Наш. Сейчас забудь, что ты человек. Почувствуй себя нашим. Тот, кто был в центре Зоны, всегда становится одним из нас».

Сталкер закрыл глаза. Когда нет другого выхода, кроме того, что тебе предлагают, надо пользоваться тем, что есть.

Он постарался представить того, другого себя, что, по словам девочки, является частью него.

И неожиданно увидел.

Странное, пугающее ощущение. Будто сквозь отражение в воде из глубокого омута проглянуло другое лицо: волевой небритый подбородок, нахмуренные брови с двумя глубокими складками между ними… И глаза. Холодные, словно ледышки, с черными точками зрачков, похожими на дульные срезы двух одинаковых винтовок.

«Я ли это?» – пришла заполошная мысль, обращенная в никуда.

«Ты, – прозвучал в голове голос девочки. – Сейчас это ты. Доверься себе».

И Богдан доверился. Все его сомнения, мысли, чувства, воспоминания, вместе составлявшие такую знакомую, такую свою собственную личность, внезапно исчезли. И Богдан вдруг стал самим собой.

Другим собой.

Который отпустил руку девочки, обернулся к группе, что столпилась за его спиной, и спокойным, ровным голосом сказал, глядя в глаза Вороновой:

– Дай мне свою винтовку.

По лицам многих членов группы проскользнула тень недоумения. Одолжить у снайпера винтовку, которую он оберегает, словно музыкант скрипку Страдивари, это все равно, что прийти в банк и попросить там беспроцентный кредит на миллион долларов. В лучшем случае пошлют, в худшем – вызовут санитаров психушки. Но сейчас глаза Богдана были обращены не на них, а на Воронову, которая вдруг, словно загипнотизированная, сняла СВД с плеча и протянула ее сталкеру.

Ранее Богдан стрелял из такой винтовки лишь один раз – по консервным банкам в Афгане, друг-снайпер дал пострелять. То есть представление имел, что к чему, но навыка, конечно, не было.

А тут он словно переродился.

Всё было знакомым, привычным, словно не оружие это, а продолжение собственных рук. Они и делали всё сами, эти руки. Богдан словно со стороны наблюдал, как они отсоединяют магазин, проверяя наличие патронов в нем, защелкивают его обратно, досылают патрон в патронник. И мысль в голове словно чужая, мол, в Зоне всегда лучше досланный патрон и предохранитель в крайнем верхнем положении, чем наоборот.

Потом он услышал собственный голос:

– Всем рассредоточиться вдоль обочины и залечь. Протон, присмотри за девочкой.

Позади что-то проворчал Заммер, но Богдан не обратил на это особого внимания. Сейчас он был сосредоточен на том, что было впереди, даже глаза закрыл на мгновение, чтобы не увидеть, а ощутить себя частью всего этого странного и страшного мира Зоны… и почувствовать четырнадцать теплых точек, рассредоточившихся за кустами впереди, сразу за выходом из леса, и замерших в ожидании.

Богдан каким-то странным внутренним зрением видел, как от этих точек протянулись тонкие прямые ниточки, сосредоточившиеся на шоссе. И знал, что ниточки эти есть не что иное, как линии прицелов, вдоль которых полетят пули, как только на дороге появится группа ученых…

Сталкера слегка затрясло. Жутко это – ощущать, что твое тело сейчас словно сосуд, в котором воссоединились две сущности – одна с навыками снайпера-профессионала и вторая, умеющая видеть сквозь деревья.

Но эта тряска быстро прошла, потому что пришло осознание: кем бы или чем бы ни были эти сущности, сейчас они помогают ему. И от него требуется лишь одно – помочь им. И помощь эта заключается лишь в одном: не сопротивляться этому странному и жуткому состоянию, которое охватило его…

И Богдан расслабился, приняв незримую помощь… И тут же пропало это ощущение отторжения чужого, исчез страх перед необъяснимым, непонятным, чужим, которое вдруг стало своим и таким же естественным, как, например, лечь сейчас на асфальт, вдавить в плечо приклад винтовки – и начать стрелять.

Новое, неизведанное ранее, но странно знакомое ощущение накрыло Богдана. С каждым нажатием на спусковой крючок он словно становился той самой пулей, вылетающей из ствола, чувствовал сопротивление воздуха, разрываемое маленьким свинцовым копьем, и видел, как стремительно приближается чье-то лицо, размытое в пятно от нереальной скорости…

Потом мир заполнила кровь. Но Богдана уже не было в том мире.

Он был поделен на девять оставшихся в магазине частей и сейчас по частям расходовал себя, вонзаясь в лица тех, кто хотел убить его и людей, за которых он был в ответе. Богдан чувствовал это чужое желание даже через расстояние в пятьсот метров, свинцовой кожей ощущал его, приближаясь к глазам, смотревшим поверх прицельных планок. Сейчас концентрированная жажда убийства, которой горели эти глаза, была для него как сигнальный огонь, облегчающий прицеливание и снимающий с него моральную ответственность – ведь когда хотят убить тебя, нет ничего зазорного в том, чтобы отплатить убийце той же монетой. Поэтому Богдан без капли сожаления снова и снова вонзался в эти мозги, переполненные ненавистью…

А потом он быстро положил пустую винтовку на асфальт, потому что иначе уронил бы ее. Ирреальное ощущение пропало. Он снова был самим собой, обычным человеком, к горлу которого сейчас подкатывала неудержимая, раздирающая волна.

Богдан зажал рот руками, но это не помогло. Его вдруг скрючило в бараний рог, и он зашелся в кашле – страшном, похожем на взрывы раскаленных патронов в легких, от которых в ладони раз за разом бьют горячие брызги…

Но вдруг сталкер почувствовал, как к его спине прижалось что-то теплое – и страшный зверь, раздирающий грудную клетку изнутри, начал успокаиваться. Кашель утих, а после и вовсе сошел на нет. Лишь на ладонях остались размазанные по ним капли крови.