Он казался мне зверем. Злым жестоким хищником, и при всём этом дико притягивающим хищником. Я вконец потерялась в себе и в своих ощущениях.

Наконец дин Ланнверт открыл дверь, вынес меня в коридор и спустил с рук перед дверью в мои покои. Он даже не слишком запыхался, хотя проделал весь этот путь вверх по лестнице с грузом на руках. Открыл дверь, но почему-то не торопился отпустить меня, молча сверлил взглядом. Под этим жарким яростным взглядом я снова залилась краской. Рванулась, мечтая скорее сбежать, но дин Ланнверт быстро перехватил меня за талию, прижал к стене, придавил собой. Во взгляде у него было что-то невыносимое: безумный блеск, признание своей слабости, какая-то непонятная мольба, которую я не могла разгадать — и я смотрела в его глаза и тонула в их тёмной глубине.

На этот раз я поняла, что он собирается сделать. Поняла и всё равно осталась на месте, как будто он и впрямь околдовал меня.

Он коснулся моих губ так удивительно нежно, так осторожно, что я затаила дыхание. Невольно приоткрыла рот, впуская его. С трудом заставила себя остаться на месте, не податься вперёд, требуя большего, особенно когда его пальцы нагло переплелись с моими, по-хозяйски захватив в плен. Дин Ланнверт словно изучал меня, мои губы, мою реакцию. Я прикрыла глаза, не выдержав его настойчивого взгляда, но продолжала чувствовать его на себе.

Это был не такой зверино-дикий поцелуй, как внизу, это было изучение, проба границ, попытка выяснить, как далеко вообще можно зайти. И в то же время этот поцелуй был полон тягучей, расплавленной, как жидкое олово, нежности, отчаянного желания обладать. А хуже всего было то действие, которое на меня оказывала эта своевольная дерзкая ласка.

Как-то внезапно мы стали не смертельными врагами, не похитителем и его пленницей, а просто мужчиной и женщиной, и мужчина открыто признавался в своей слабости, а женщина безропотно принимала это признание, принимала и жаждала. Хотелось продлить этот миг перемирия навечно, но в сознании вдруг появилось строгое лицо отца, в ушах прозвучал его голос: «Тинна. У меня слишком много врагов. Будь осторожна. Будь очень осторожна».

Я вздрогнула, приходя в себя. Оттолкнула дин Ланнверта, вырвалась, забежала в комнату, обернулась и с отчаянием крикнула прямо ему в лицо:

— Я вам не девица лёгкого поведения! Оставьте меня в покое! Негодяй!

Он стиснул челюсти, глаза полыхнули. Испугавшись, я тут же закрыла дверь и приникла к ней всем телом, словно ожидая, что он начнёт ломиться, словно мой вес — который он только что с лёгкостью нёс на руках — мог помешать ему ворваться, если он того захочет.

Но дин Ланнверт не стал ни врываться, ни отвечать что-либо на мою брошенную в запале фразу. Я услышала стук его каблуков, а потом звук открывшейся и закрывшейся двери.

Ушёл к себе.

Накатившее облегчение словно вынуло из меня стержень. Я почувствовала одуряющую слабость, приникла лбом к двери, да так и сползла по ней вниз, и свернулась калачиком, обхватив ноги руками.

Отец… пожалуйста, вытащи меня отсюда поскорее. Вытащи, пока я… пока со мной не случилось что-то такое, о чём я безумно пожалею.

***

Не помню, как я засыпала, помню только, как ворочалась на подушке, всё снова и снова чувствуя на себе жадные, наглые руки дин Ланнверта, пронизывающий взгляд его светлых глаз, горячее дыхание и требовательные поцелуи. Раз за разом он обнимал меня, прижимал к стене, накрывал ртом мои губы. Только в воображении не отпускал так легко, раздевал, покрывал поцелуями грудь и живот, а потом опускался на колени между моих раздвинутых ног и долго, уверенно ласкал языком самую потайную часть моего тела.

Я и презирала сама себя за подобные мечтания, и не могла перестать. Он слишком сильно действовал на меня, как настоящий афродизиак, кружил голову своим напором, своей внутренней силой, привлекал меня, как огонь привлекает глупого мотылька. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором опять вставали его потемневшие от желания глаза, и сладко ёкало в груди, распространяя по всему телу волны томительного, пугающего меня саму жаркого огня.

Я проворочалась без сна всю ночь, пока за окном не начало светлеть и птицы не защебетали в саду. Только тогда уснула неожиданно спокойно и безмятежно. А когда снова открыла глаза, большие настенные часы напротив кровати показывали уже половину десятого утра.

Я подскочила, садясь. Проспала завтрак? Или Нея ещё не приходила меня будить?

Здесь, в новых покоях, я могла просто не расслышать стука во входную дверь. Нужно перестать закрывать её, ведь уже ясно, что дин Ланнверт может войти в любое время.

Эта мысль вызывала протест и одновременно нечто вроде боязливого предвкушения. Как стыдно, Тинна! Мысль о том, что мужчина может в любое время зайти, должна была вызывать страх. Что со мной творится здесь, в его плену?

Ещё подходя к ванной, я услышала плеск воды. Странно, неужели звуки из комнат дин Ланнверта доносятся так легко? Или я вчера позабыла завернуть кран? Какая расточительность!

Испугавшись, я рванула дверцу в ванную комнату — и замерла на пороге. Прямо передо мной шла загораживающая уборную ширма, а дальше стоял умывальник с зеркалом над ним — и перед этим зеркалом сейчас дин Ланнверт — в одном низко повязанном на бёдрах полотенце, ещё весь мокрый — придирчиво трогал лезвием подбородок в мыльной пене.

Я чуть не вскрикнула. А может, и вскрикнула, потому что дин Ланнверт вдруг обернулся ко мне и смерил меня ледяным взором.

Молниеносно выскочив и захлопнув дверь, я прижалась к ней спиной. Сердце бешено билось в груди. Святая Миена, это что же… это что же такое происходит?! Почему дин Ланнверт стоит в моей умывальне и бреется как ни в чём не бывало?! Что же он, перепутал комнаты?

Или… догадка сверкнула, словно молния. Дело не в том, что дин Ланнверт снова без спросу пробрался в мои покои. И потайной двери никакой нет. Просто у нас общая умывальня!

Боги, мне ведь даже не пришло в голову, что в ней могут быть две двери, я её просто не осматривала. Мельком подумала, что она очень похожа на ванную дин Ланнверта, только расположение зеркальное. А оно вовсе не было зеркальным, это была одна и та же комната, на которую я смотрела из разных точек!

О-о-о, он у меня за это поплатится! Поселить меня не только в соседних покоях — а в общих, с общей же ванной! Это же как нужно не ставить ни во что правила приличия, не думать о моей репутации…

Тут я криво усмехнулась.

Моя репутация? Разумеется, он о ней не думает. Хуже того, он только обрадуется, если сможет погубить её, погубить меня в глазах общества.

Хорошо, что обществу Диомеи и её столицы Раны я и так не была представлена — нечего губить. А в Ордоне наша семья занимает не такое уж высокое положение.

Я бы думала дальше и не знаю, до чего довели бы меня эти мысли — но в этот момент дверь за моей спиной распахнулась, с лёгкостью отодвигая меня саму, как бы я ни упиралась. На пороге показался дин Ланнверт — в том же шокирующем виде, в каком и был, разве что смыл пену для бритья и красовался теперь чисто выбритым подбородком.