Впрочем, не будем преувеличивать достоинства капитана и его бортового комиссара в том, что касается проницательности. Если они не поверили, что двойник был Чаплином, то только потому, что сразу приняли его за кого-то другого. Когда капитан воскликнут: «Томмазо, иди сюда, посмотри, кто здесь!», относительное местоимение «кто» — вернее, тон, который придал этому местоимению Польчинелли, более чем ясно передал привычному уху Моразекки, что оба они знали вновь прибывшего и что капитан был в восторге от этой встречи. Восторг, мгновенно разделенный бортовым комиссаром, когда тот в свою очередь как будто узнал этого человека, который, переодевшись, хотел выдать себя за Чаплина. (В самом деле, в тоне его «Ma non è vero» чувствовались нотки нежности, приписанной двойником эффекту всеобщего обожания, которое вызывал Чарли Чаплин.)

Вот такая путаница недопонимания.

Оба моряка, соответственно, тоже ошиблись. (Разделение заблуждения — один из недостатков настоящей дружбы.)

Но кого же Польчинелли и Моразекки узнали в двойнике?

Чтобы это понять, следует обратиться к их общей истории, вернуться на девять лет назад, в май 1913 года, когда «Кливленд» дрязгался в луже масла под свинцовым небом (поломка механизма уменьшила скорость судна вдвое) и пассажиры первого класса стали проявлять признаки неврастении, так что капитану пришлось встряхнуть своего бортового комиссара:

— Придумай же что-нибудь, чтобы их развлечь, черт побери, у них уже даже пропало желание надувать друг друга, смотри, они скоро начнут кидаться за борт!

В полном отчаянии Моразекки (интересно, существует ли до сих пор этот пост в морской иерархии: бортовой комиссар, амфитрион открытого моря?) отправился искать вдохновения на нижнюю палубу, к эмигрантам, и там, в адской жаре, в спертом воздухе, наполненном испарениями тел, затхлостью ассенизационных бочек, запахом промасленного железа и тухлого мяса, его ожидало феерическое зрелище.

Пара, танцующая танго.

Бесполезно описывать неописуемое.

Не найти фразы, столь невесомой.

С точки зрения хореографии девушка была так себе, но вот он,

он, парень…

думал про себя Моразекки, увлеченный странным собранием всевозможных типов зрителей, набившихся в этот трюм…

какой восторг в их взгляде!

счастье, объединившее столь разных людей!

нет, никогда еще им не приходилось видеть такого танцора, и никогда еще артисту не доставался лучший импресарио, чем эта толпа оборванцев…

— Это все равно как если бы он был выбран всем миром, — скажет Моразекки Польчинелли уже годы спустя, однажды вечером, когда скука в который раз вынудит их обсасывать небогатые воспоминания моряков.

Короче, комиссар пригласил юного тангиста, предложив ему шесть долларов в неделю, напялил на него смокинг (какая грация даже в этом одеянии пингвина!) и выпустил его прямешенько на танцевальную площадку первого класса.

От партнерш не было отбоя, и круиз получился незабываемым.

Да что там незабываемым…

Историческим!

…

Поскольку за десять последовавших лет привлекательный молодой человек, быстро сделав карьеру светского танцора, открыл свою лавочку на вершинах Голливуда и прославился на весь мир под именем Рудольфа Валентино.

Рудольф Валентино! «Шейх»! Абсолютная звезда мгновения. Таков был человек, которого два друга узнали в двойнике, переодевшемся в Чарли.

«Случай, — скажут некоторые, — случай…»

Скорее, роковое совпадение.

Невероятность?

Нет. Нет, если вернуться на страницу 26 (пятая глава первой части) этого рассказа и послушать внимательно, как Кэтрин Локридж, шотландская танцовщица, объявляет, что Мануэль Перейра да Понте Мартинс (а значит, и его двойник, хотя она и не знала о его существовании) похож на Рудольфа Валентино, «как две капли мутной воды в муранском стекле».

Как я мог сам обо всем этом догадаться? (Это будет один из самых длинных монологов двойника, тирада, которую захотят слушать еще и еще; ему даже будут наполнять стакан, чтобы он опять завел свою шарманку.) Как я мог догадаться, что этот кретин Польчинелли с первого взгляда примет меня за Рудольфа Валентино? Перейра был на него похож? Но мне-то откуда было это знать! Я никогда не видел фильм Валентино — фокусы мидинеток! — а с выходом «Шейха» на всех своих фотографиях он стал появляться закутанным в арабские пеленки! Как я мог узнать Перейру под этим шикарным тряпьем? Нет, я никак не мог подумать, что два этих балбеса узнают Руди, солнце Голливуда, под моим париком Чарли и что тон двух этих «guarda» означал: «Внимание, Моразекки, смотри внимательнее, мой милый Томмазо, видишь этого парня, который хочет нас провести? Так вот, присмотрись повнимательнее, это вовсе не Чарли Чаплин, но даже лучше, это сам Валентино! Что, не узнаешь? Родольфо! Родольфо Пьетро Филиберто Рафаэлло Гульельми ди Валентина, тот самый Валентино! Говорю тебе, Руди собственной персоной! Тот самый парнишка с нижней палубы десять лет назад, тангиста, взлетевший на вершины Голливуда на белом коне, звезда, которую открыли мы с тобой, я и ты, в той навозной куче эмигрантов, Валентино, Шейх! Ну? Теперь узнаешь, комиссар? Как он попал, а?» И все это в тоне двух «guarda»? Вот именно… К тому же я понятия не имел, что Руди эмигрировал на борту того же «Кливленда»! Я не знал, что «Кливленд» оказался его лодкой спасения! А надо было бы знать еще и это!

И потом, он слишком увлекся игрой, чтобы о чем-то подозревать, слишком обрадовался, когда эти два офицера приняли его за Чаплина, два образованных человека, привыкшие вращаться среди публики с верхней палубы, светские люди, которых просто так не проведешь. Их воодушевление подтверждало его талант актера, вот что он тогда подумал! И еще он очень обрадовался, услышав итальянскую речь, язык его юности. К тому же с этой своей бородой и курчавыми волосами, окружавшими со всех сторон его круглые очки, комиссар Моразекки уж очень напоминал ему старого цирюльника-гарибальдийца.

Итак, не задерживаясь на тоне двух «guarda», он простодушно протянул руку комиссару Моразекки и сказал на своем чистейшем итальянском:

— Guarda é toca, Tommaso, uomo di роса fede[29].

А тот не переставал трясти ему руку.

— Мистер Чаплин! Ко всему прочему, вы еще и по-итальянски говорите!

— По-итальянски, по-испански, по-португальски, на английском варианте английского и даже немного по-французски, когда требуется показать себя по-настоящему умным человеком.

Это правда, ко всему прочему, я еще и по-итальянски с ними заговорил! Tommaso, иото di poca fede… Как только вспомню об этом… Как они, должно быть, переглянулись в тот момент! «Черт, а ты прав, Польчинелли, это Валентино, он говорит по-итальянски, да еще со своим бедняцким акцентом!» Да, я говорю по-итальянски с тем самым вшивым акцентом, поскольку мой цирюльник-гарибальдиец был родом из Апулии, как и Валентино, и как матушка Моразекки, девушка из Таранто! «Он говорит с нашим акцентом, это Руди! Его отец был из Кастелланаты!» — «А его мать была француженкой, так?» — «Точно, из Эльзаса». То-то, должно быть, они возликовали, стоило мне только отвернуться! «Но что он здесь делает в таком виде, переодевшись под Чаплина?» — «Поди узнай… Может, хочет доказать сам себе, что способен играть не только своих голубков пустыни…» — «Ладно, но почему именно Чаплин?» — «Потому что это комик! Потому что нет ничего более далекого для него! И еще потому что Чаплин — лучший! Потому что если тебе удастся это, сойти за Чаплина, когда ты Валентино, ты сможешь сыграть все на свете!» И потом, немного погодя, представляю себе их идиотские предположения… «И еще неприятности в любви, его только что бросила Рамбова, а это как-никак уже вторая его жена! Подумай, как такая звезда, как Валентино, может на это отреагировать?» — «Постой, постой, а Пола Негри, кажется, уже что-то поговаривали о Поле Негри? Я думал, он утешился в объятиях Полы Негри…» — «Пола Негри, Пола Негри… Слушай, так это ведь бывшая Чаплина, Пола Негри, так?» — «Да, да! „Самый мрачный из комиков“ — вот что она о нем говорила». — «Ах вот в чей огород камешек! Значит, Валентино хочет обставить Чаплина?» Боже мой, я так и слышу всю эту их болтовню… всю эту журнальную чушь. Просто-напросто они дохнут со скуки, эти моряки. Вы видели когда-нибудь океан? Хлопковое поле, которое покрывало бы две трети земной поверхности! Бороздить эти бескрайние пространства туда-сюда — и так всю жизнь… Так, оставаясь на борту корабля, можно дойти до чего угодно. Во всяком случае, я не могу слишком на него сердиться, на этого Моразекки; просто это была прекрасная возможность позабавить народ. Ни один бортовой комиссар не устоял бы перед таким соблазном: «Дамы и господа, прошу внимания, у нас на борту находится Рудольф Валентино, но по личным причинам он предпочитает выдавать себя за Чарли Чаплина. Я рассчитываю на вашу деликатность и надеюсь, что вы с уважением отнесетесь к этой причуде и не раскроете его инкогнито. Делайте вид, что ни о чем не догадываетесь, от этого наше путешествие только выиграет!»