Наконец Прохоров выложил главный козырь:

– Гурам Джансугович, вы знаете, что вашим паспортом воспользовался особо опасный преступник?

– Не знаю никакого опасного преступника.

– Совершивший ряд тяжелых преступлений, в том числе убийство. Причем убийство работника милиции.

– Ничего я не знаю.

– Значит, теперь знаете. Хотите сказать что-то по этому поводу?

– Что мне говорить? Я все сказал.

– Хочу напомнить: скрывая связь с этим преступником, вы тем самым активно ему помогаете. Надеюсь, меру наказания за подобные действия вы знаете?

– Да ладно вам… – Кудюм замолчал.

Прохоров повертел лист протокола:

– Гурам Джансугович, давайте признаваться. Ведь и вам будет легче, и нам. Скажите, кому вы передали свой паспорт? Скрывая истину, вы помогаете особо опасному преступнику. Наоборот, рассказав правду, докажете свою сознательность. Ответственность перед обществом. Ну! Гурам Джансугович!

– Никому я его не передавал. И не мучьте меня, гражданин начальник. Потерял я паспорт. Потерял. В милицию я пришел сразу, заявил сразу. Какие претензии?

– Претензия только одна, Гурам Джансугович: вы не хотите сказать правду. Допускаю, боитесь. Может быть, вас пытались запугать? Было такое?

– Ничего не было. Никто меня не запугивал. – Сказав это, Кудюм опустил голову и замолчал.

Прохоров, вздохнув, стал записывать ответ. Несколько раз досадливо тряхнул ручкой. Наконец поднял свой «паркер». Покачал головой:

– Все. Кончились чернила. Придется идти заправлять. Подождите, я постараюсь побыстрей. – Вышел.

«Что ж, – подумал Иванов, – уход Прохорова кстати. Самая пора поговорить всерьез». Глядя в опущенный затылок Кудюма, спросил по-грузински:

– Нижарадзе, ты ведь меня знаешь? Знаешь или нет?

– Знаю, – неожиданно решительно сказал Кудюм. – Знаю, батоно Борис. Но поймите, в жизни человека иногда бывает сложный переплет. Очень сложный. Я взят за горло, понимаете? За горло.

– Кем же? Назови имя этого человека?

– Не могу я назвать его имя. И не человек это. Судьба.

– Судьба взяла тебя за горло. Ты хочешь сказать – людей при этом не было? Я правильно понял? Судьбы без людей не бывает. Ты, Нижарадзе, это хорошо знаешь. Так же, как и я. Поэтому очень прошу: не выводи меня из себя.

Человек, который убил Садовникова, явно жил в «Алтае» по паспорту Кудюма. Кудюм этого человека знает. Но вместо того чтобы назвать, сидит, уставившись в пол. Иванов внезапно ощутил раздражение:

– Вот что, Кудюм. Ты знаешь: с тобой, со всеми твоими родственниками, поездками, вообще со всем, я еще не разобрался. Не до этого. Хотя подозреваю, сильно подозреваю – переключился ты после колонии. Ушел из средней полосы. На Кавказе, в родных местах, фармазонить лучше. Так ведь?

– Что вы, батоно Борис. Никуда я не ушел. К родственникам ездил…

– Ладно. К этому еще вернемся. Говорю в последний раз. В самый последний. Если ты не скажешь сейчас, кому отдал паспорт, все сделаю, но спокойной жизни здесь, на побережье, тебе не будет. Земля будет гореть под ногами! Где бы ты ни был. В Тбилиси, Пицунде, Лазаревском. В любом другом месте. Обещаю. Понял?

– Понял. Только статью на себя брать надо.

– Какую еще статью?

– Ладно, батоно Борис, возьму статью. Если правду говорить, отдал я паспорт. Не знаю, кажется, даже вашему отдал.

– Что значит «вашему»? Работнику милиции?

– Да… Вообще-то глупо все получилось. Поймал он меня на хибе[13]. Я уже бабки взял. Вдруг он, откуда ни возьмись. «Стой, ни с места… И вы, потерпевший, ни с места…»

– Подожди, подожди… Где все это было?

– В Сочи. На морвокзале. У меня сразу застучало: влип. Выйти не успел, и на тебе.

– Он что, был в форме?

– Нет, в гражданском.

– Какой из себя? Как выглядел?

– Такой… высокий. Руки, плечи… Короче, бугай.

– Грузин, армянин?

– Нет. Белый.

– Что значит «белый»? Волосы белые?

– Не белые, конечно. Русые, что ли. Усики тоже светлые. Понимаете, батоно, – европеец! Из России.

– Он документы показывал?

– Какие документы. Паспорт у меня взял, и все. «Стойте здесь. И вы, потерпевший, стойте здесь». И исчез. Тот лох[14]ушел почти сразу, он с теплохода был, турист, с «Ивана Франко». А я минут двадцать его ждал. Потом уже понял: чисто он меня. Бирку[15]взял, и с концами. Что мне было делать? Не в отделение же идти – глупо ведь.

По лицу Кудюма было ясно – он говорит правду. Собственно, сомневаться в этом не приходилось. Человека из ИТК заставить признаться в повторном преступлении не так просто. «Размотал» же всю правду Кудюм по двум причинам: во-первых, чтобы избавиться наконец от мучившей его ложной ситуации, во-вторых, исходя из его, Иванова, репутации. Кудюм знал: если он сейчас его обманет, ему несдобровать.

«Черт… Неужели «кавказец» – работник милиции?»

– Почему подумал, что паспорт у тебя отобрал работник милиции?

– Не знаю. Подумал, и все тут.

Нет, ситуация не прояснилась. Наоборот, еще больше запуталась. С одной стороны, если допустить, что «европеец» и «кавказец» – одно и то же лицо, подтверждается предположение, что, отправляясь на дело, «кавказец» менял внешность. Но с другой стороны, преступников могло быть двое. «Европеец», отобрав паспорт у Кудюма, затем передал его «кавказцу».

Вернулся Прохоров. Усевшись за стол, посмотрел на Кудюма. Перевел взгляд на Иванова:

– Ничего не произошло, пока меня не было?

– Произошло. Гурам Джансугович хочет кое-что рассказать.

– Действительно? – Прохоров придвинул к себе протокол. – Гурам Джансугович, слушаю…

Вздохнув, Кудюм повторил то, что рассказал Иванову. Подписав протокол, спросил:

– И что со мной будет? Теперь?

– Ничего. Будем проверять ваши показания.

Кудюм недоверчиво взглянул сначала на Иванова, потом на Прохорова:

– Вы хотите сказать, я могу идти?

– Можете.

– Что… И все?

– Все. Единственное, не уезжайте пока из Гудауты. Недели две. Мало ли, вдруг понадобится что-то уточнить. Хорошо?