— Пусть тринадцать, но не сутки и не двое суток подряд! Мне же самой приходится дежурить, и я прекрасно знаю, как соображает голова и как работают руки на следующие сутки после дежурства!

— А разве у нас дежурят по двое суток? — удивился Моршанцев.

— Дежурят! Это у них такой полутораставочный график — двое суток отдежурил и на пять суток можно уезжать в свой Красноярск!

— Красноярск не вариант, — встрял Микешин, по-прежнему не отвлекаясь от своего занятия. — Красноярск довольно далеко, все выходные уйдут на дорогу, и, кажется, автобусы туда не ходят.

— Зато ходят поезда и летают самолеты!

— Поезда и самолеты стоят очень дорого, — ответил Микешин, — нет никакого резона — всю зарплату проездишь. Автобусы или электрички — другое дело.

— Разве автобус дешевле поезда? — усомнилась Довжик.

— Если сравнивать с купе — то существенно, чуть ли не вдвое, — Микешин закончил стучать по клавиатуре и стал читать написанное с экрана. — А если с плацкартом, то процентов на двадцать. Тоже деньги. Про самолет вообще говорить нечего. У жены вся родня живет в Волгограде, так на автобусе оттуда до Москвы можно доехать за полторы тысячи, плацкарт стоит примерно тысячу семьсот, а купе — три с половиной.

— А самолет?

— А самолет, Рита, от пяти с половиной и выше. Есть и по одиннадцать-двенадцать тысяч билеты, — Микешин отправил выписку на печать и повернулся к Довжик. — Чего удивляться-то? Сдвоенные дежурства вдвое сокращают дорожные расходы и время на дорогу, вот и дежурят люди по двое суток.

— Но так не должно быть! — возразила Довжик.

— Много чего не должно быть, — усмехнулся Микешин. — Если делать все, как положено, то три четверти сотрудников сразу же уйдут.

— Но двое суток!

— Рит, ты помнишь Бакинова?

— Помню, как не помнить! Этот тормоз столько моей крови выпил!

— Так он работал у нас, в шестьдесят пятой больнице и в гематологическом центре. Ездил с суток на сутки, потом один день отдыхал и — по новой. Ипотеку выплачивал. А в провинции, в районных больницах, народ практически живет на работе, потому что кадров не хватает. А почему тебя вдруг начали волновать чужие проблемы? Своих мало?

— Я хотела решить один вопрос, Миша, а сегодня и завтра дежурит человек, которого я терпеть не могу. А послезавтра уже суббота…

— Давай я попытаюсь решить этот вопрос! — предложил Микешин.

— А я тебе потом буду должна! — фыркнула Довжик.

— Свои люди — сочтемся.

— Ладно, сейчас закончу с делами, и поговорим, — Довжик покосилась на Моршанцева и уткнулась в историю болезни, лежавшую перед ней.

Нетрудно было догадаться, что ей не хочется озвучивать проблему в присутствии Моршанцева.

Моршанцев немного обиделся — пора бы уже было признать его своим и не скрывать от него всякие мелочи. Ведь ясно, что скорее всего Довжик хочет договориться по поводу одного из больных, лежавших в реанимации. Наверное, хочет попросить воздержаться от перевода до того, как у нее освободится место в «хорошей» палате, или еще что-то в этом роде. Другое дело, если бы она хотела пригласить Микешина на свидание, тогда еще секретность была бы уместной, а так…

Моршанцев сложил в папки истории болезни (в начале прошлой недели он закончил дежурить и наконец-то получил две четырехместные палаты — мужскую и женскую), аккуратно завязал тесемки и с папками в руках вышел в коридор, вроде как собрался отнести истории болезни на сестринский пост. Сидеть в ординаторской в качестве третьего лишнего ему не хотелось, но и уходить без повода, только потому, что коллегам захотелось посекретничать, было бы унизительно. А так все путем — и волки сыты, и овцы целы.

Возле сестринского поста наблюдалась резко повышенная влажность. Дежурная медсестра Ольга Гусь низко склонилась над столом и молча плакала, спрятав лицо в ладонях. Ее напарница Маша Попова сидела рядом, поглаживала Ольгу по вздрагивающей спине между остро выпиравших лопаток и приговаривала:

— Ну будет, будет, Оль, успокойся.

Со стороны, если не подходить вплотную к широкому «двухэтажному» сестринскому столу, ничего заметно не было. Сидит одна медсестра на посту и что-то там тихонько бубнит себе под нос, может — назначения проверяет или инструкцию какую-то читает.

Ольга Гусь была самой молодой из медсестер (только в прошлом году закончила медучилище), самой старательной и, как считал Моршанцев, самой вменяемой. Во всяком случае, она была единственной из сестер, не считая старшей медсестры Аллы Анатольевны, которая с первого дня работы Моршанцева вела себя с ним так, как полагается медсестре вести себя в общении с врачом. Никаких нагловато-ироничных взглядов, никаких смешков за спиной, никаких намеков на то, что она работает здесь дольше и лучше знает местные порядки, короче говоря — ничего лишнего.

Моршанцев знал про медсестер мало. Так, например, ему было известно, что Ольга живет в Коломне и что она собирается выходить замуж (другие медсестры то и дело отпускали шуточки по этому поводу). Первой мыслью, пришедшей в голову Моршанцева, была мысль о личной драме — жених полюбил другую, свадьбу отложили или еще что-то в этом роде… Он тихо положил папки на верхний «этаж» стола и уже повернулся, чтобы уйти (если не можешь помочь, то нечего и пялиться), но тут к нему обратилась Маша:

— Дмитрий Константинович, можно у вас проконсультироваться?

Машу Моршанцев слегка недолюбливал. Было за что — Маша, на правах медсестры с пятилетнем стажем, дважды вступала в открытые пререкания с новым доктором. В первый раз в ответ на просьбу перестелить постель пациента, обмочившегося во время дневного сна (восьмидесятилетний дед плохо спал ночью, вот и заснул после обеда крепко-накрепко), Маша ответила Моршанцеву: «Сейчас поедим — и перестелим». Моршанцев поинтересовался, уж не думает ли Маша, что пролежать в мокрой постели лишних полчаса приятно и полезно. Маша ответила, что вообще-то палата микешинская и отдавать распоряжения должен Микешин. Разговор, то есть уже не разговор, а спор, услышала проходящая мимо старшая медсестра. Благодаря ее вмешательству постель была перестелена безотлагательно, правда, потом, спустя час с небольшим, Алла Анатольевна с глазу на глаз сказала Моршанцеву, что время на обед дежурные медсестры выкраивают с трудом, поскольку нагрузка у них о-го-го какая, и потому «сдергивать» их с обеда без особых на то причин не стоит. Моршанцев так и не понял, считается ли замена мокрого постельного белья «особой причиной».

Второй конфликт, если это можно назвать конфликтом, произошел совсем недавно, когда Моршанцев увидел на тумбочках у своих пациентов маленькие самодельные бумажные конвертики с написанной ручкой буквой «В» на каждом. В конвертиках лежали вечерние порции таблеток. Маша раздавала конвертики вместе с дневной порцией, экономя таким образом время и силы.

Согласно должностной инструкции, раздача лекарств для внутреннего употребления производится непосредственно перед их приемом. Раздавать лекарства впрок запрещается. Пациенты могут забыть их принять, могут принять раньше или позже назначенного времени, да мало ли что может быть! Медсестре полагается не просто раздать таблетки, но и убедиться в том, что они приняты.