На стене висело небольшое полусломанное оружие. Оно было трофейным и осталось от былых побед отца. Имело декоративную функцию, потому что его статы оставляли желать лучшего, но поранить способно.

Отец был в своем кабинете. Видимо, приехал недавно после очередного разбойного набега на государственное имущество. Я зашел не постучавшись. Неуважительно. Впрочем, он должен чувствовать все то, что я к нему испытываю, но это не более чем пустота.

Он смотрел на меня исподлобья, сидя в кожаном кресле.

– В чем дело, молодой человек?

И это все что ты мне можешь сказать, грязный подонок? Я ничего не говорил вслух, все равно, что камни в стену кидать, какой смысл?

Взяв в руки меч, я направил лезвие в его сторону. Он лишь закатил глаза и тяжело вздохнул.

– Что еще? Возрастной кризис? Подростковый бунт? – Он встал из-за стола, показав всю габаритность свой туши. Он закрывал собой всю стену, которую украшала картина. – Намотай сопли на кулак, мальчишка, и иди вперед! Ты снова сбился с пути, и ищешь врагов в своих союзниках! Позорище… Ты вырос и больше не ребенок, но ты так и не стал мужчиной. Ты не имеешь никакого права наставлять нож на меня!

– Поч… чему… же? – Я дрожал и плакал. Я не чувствовал боли, ее не было. Досада была. Вот это существо – мой отец…

– Я дал тебе все, что мог дать. Это твоя благодарность? Бездарный мальчонка! Кем бы ты был, если не я?

– Ты знал, да? Ты знал, что будет, когда я увижу Зверя?

Он, очнувшись, оглядел меня с головы до ног: – Где кинжал?!

Я догадывался, что вещи для него важнее ментального здоровья собственного сына, поэтому я не удивлялся такому приоритету.

Я шмыгнул носом: – У законного хозяина.

– Идиот! – Ударив кулаком об стол, провозгласил он. Его слова эхом доносились по всему помещению. Он и сам был словно дом, такой же крепкий, холодный и существовал как отдельная защитная территория. – Ты – его законный хозяин! Тебе принадлежал древний артефакт!

Сглотнув, я постепенно переставал его бояться.

– Ты все еще думаешь, то он имел ценность? Нет, пап, это твои домыслы. Он не стоил ничего, кроме памяти. Тебя можно устранить и обычным мечом.

– Меня?

Тренировки не прошли даром. Я подбежал, запрыгнув на стол. Тот был изворотлив и не хотел устраняться, но я все же оказался хитрее. Столько лет наблюдения за ним отразились в моей памяти. Я помню, что спина его самое уязвимое место. Я просто сбил его с ног и повалил на пол. Резко встать он физически не мог.

Спустя мгновение он рассыпался на невзрачный лут. Кроме денег от него не осталось чего-то более сокровенного и ценного. Как же хорошо, что человек имеет такое свойство как старение. Оно обычно показывает чего он стоит на самом деле в течение всей жизни.

На стене висел портрет покойного дедушки. Я располовинил его одним взмахом.

Это твоя вина.

Теперь я утолил ту жажду, что я испытывал долгое время. Я дышал так громко, что этот звук проносился эхом в моих ушах. Пот капал со лба. Осознав содеянное, я так громко засмеялся, будто мысленно находился в компании Антона и Маши. Да, если бы они были рядом, я смог бы пересмеять их обоих. Жаль меча надолго не хватит, он вот-вот рассыпется на части, словно паззл.

Мама, напуганная моей реакцией, тихонько подкрадывалась сзади.

– Что… что происходит?

Я спокойно повернулся к ней и перед ответом сделал глубокий вдох: – Очищение.

***

Я не мог не испытывать веселья.

У меня никогда не было детства. Оно было украдено этими двумя мошенниками. Всю жизнь меня растили, чтобы вкладывать в меня свои несбывшиеся надежды. Закомплексованные уроды, незнающие цену проигрыша.

Теперь у меня были средства, оставшиеся от отца. От матери взять нечего, я устранил ее просто так. Бесила ее, подобная амебе, фигура.

Я вышел из дома и почувствовал дуновение свежего ветра. Я смог вдохнуть эту жизнь полной грудью.

Улыбался, пританцовывал, напевал. Кажется, я начал понимать Полину, но лишь отчасти. Правда, оружия у меня снова не было, но ничего, я что-нибудь придумаю.

Все было хорошо, пока я не увидел их вместе. Маша и Антон сидели у ступенек школьного входа и что-то обсуждали.

Теперь я все понял.

Я все это время добровольно обманывал себя. Глупец. Позволил обводить себя вокруг пальца. Осел! Баран! Я видел ложную цель.

Не было той Маши, которую я видел изначально. Теперь мне стало ясно, она умела только одно: Создавать впечатление. А я, дурак, повелся на милое лицо и хрупкое тельце. Она наверняка и олимпиаду выиграла специально, чтобы просто утереть мне нос. Комедии все эти, рыбалки и прочие примитивные занятия. Добровольно разжижение мозга, чтобы заделать таких же недальновидных ублюдков в моем лице. Как же вовремя я заметил все это. Как хорошо, что я вырвался из этой паутины, которую она сплела. Зверем всегда была она, он дремал в обличии принцессы. Вот и вся связь. Все сходится.

Я сжал кулаки, но не высовывался. Они зашли в здание.

От них тоже следует избавиться, но всему свое время. Мое сердце не болело. Я высвободил боль, теперь она не управляла моим разумом. Холодная голова, значит, Саша? Что ж, я надеюсь, ты рада появлению цели в своей жизни. Ты начала этот хаос своим малодушием. Пожинай теперь плоды своей глупости.

***

Полина не решалась столкнуться со мной взглядом. Шляпу больше не носила. Видать, потеряла веру в свои силы. Так ей и надо. Больше не будет совать свой нос, куда не просят. Пусть свои психологические анализы оставит при себе. Между строк она читать умеет. Гадать… Ага, как же…

Впрочем, я был так зол, что хотелось кого-нибудь специально обидеть.

Я так хотел навредить ни сколько Антону, сколько фальшивой принцессе, но искать их по кабинетам лениво. Лучше достать ту, что сама не прочь быть униженной. Полина жила этим чувством. Ее хлебом не корми, дай ощутить себя обделенной.

– А что ты ко мне не подходишь? Неужели я тебя ранил?

– Сам будто не знаешь…

Ух, ты, губки надула. Еще одна фальшивка. Сама для себя решила, что она умная, все еще пытается играть эту роль до последнего, покидающего зал, зрителя. Нужно быть, а не казаться, глупышка.

– Ну-ну, извини.

Скрестив руки, она мельком оглядывала меня: – Ладно. – Попалась. Может, рыбалка не такое уж и плохое занятие? – Не понимаю, что на тебя вообще нашло…

– Много всякого произошло