Эллисон был прав. Именно так сказала бы Рэнд. В книжном обозрении, напечатанном в декабрьском номере «Вестника объективиста» за 1962 год, Барбара Бранден с одобрением цитировала одного автора, который заявил, будто Рузвельт «сознательно спровоцировал» атаки на Гавайи и Филиппины. Имя автора было Джон Т. Флинн, а книга называлась «Миф о Рузвельте». Бранден очень хвалила ее, как «безжалостно точное изложение событий, имевших место во времена „Нового курса“». В бюллетене ничего не печатали без одобрения Рэнд — издательницы и одного из редакторов. Натаниэль Бранден, тогда еще муж Барбары, был вторым редактором.

Что-то в нашем разговоре с Эллисоном меня тревожило. Мне было интересно: мне почти всегда интересно беседовать с объективистами, и на то есть причины. Но что-то меня и пугало. За несколько дней до Йом-Киппура я сижу и рассуждаю о том, не было ли серьезной ошибкой начать войну, благодаря которой нацистская Германия не смогла отправить в газовые камеры еще больше представителей моего народа. Все-таки в позиции, которую отстаивал Эллисон, было нечто… да-да, на ум само собой приходит слово «безнравственное».

Мне кажется, что из всех войн, в которых когда-либо участвовала Америка, не было более справедливой с общечеловеческой точки зрения. Однако для объективистов любые аргументы, основанные на человечности, человеколюбии и прочих формах альтруизма, не только заведомо беспомощны, но и по определению вредны. Любой объективист сказал бы, что мои переживания попросту «племенные», а не «объективные».

В разговоре с Эллисоном меня интересовал прежде всего не антиэмпиризм Рэнд, а то, что она переходила границы. В том числе в вопросе о Второй мировой войне. Законы о гражданских правах, против которых выступала Рэнд, были еще одной границей. Чтобы ее система верований могла претендовать на интеллектуальную честность, Рэнд просто обязана была переходить эти границы и уничтожать этих «священных коров». Однако у ее последователей в результате были связаны руки. Им пришлось вслед за нею переходить те же самые границы, иначе они уже не смогли бы претендовать на интеллектуальную честность.

Позволят ли себе когда-нибудь участники «Чаепития», размахивающие плакатами с именем Джона Галта, взрощенные на фильмах Джона Уэйна и сериале «Братья по оружию», согласиться с тем, что Вторая мировая война была, скажем так, необязательной? С тем, что нам ее следовало просто переждать? Что, с точки зрения одной философской доктрины, их деды были ранены под Анцио совершенно напрасно? В статье 1974 года, говоря об участии Америки в войнах XX века, в том числе и во Второй мировой, и о «покалеченных, изуродованных, истерзанных на полях сражений», Рэнд утверждала, что «никто и никогда не говорил им, почему они должны сражаться и чего достигли своей жертвой».[63] Эта цитата приводит мне на ум сцену из фильма «Лучшие годы нашей жизни» (1964), где безрукий ветеран набрасывается на человека, сказавшего примерно те же слова. Эту сцену и фильм в целом публика оценила очень высоко, но у Рэнд он вызвал презрение.[64]

Стремление Рэнд переходить границы отражено в огромном количестве частных писем, опубликованных в разных сборниках с благословения Института Айн Рэнд. В письме к Девитту Эмери, главе Национальной ассоциации мелких предпринимателей, за октябрь 1941 года[65] она писала, как восхищается Генри Фордом — автомобильным магнатом, который выпускал расистскую газету «Dearborn Independent» и опубликовал откровенно экстремистскую книгу «Международное еврейство», распространял сфабрикованные «Протоколы сионских мудрецов» и другие антисемитские сочинения. Сегодня Форд является одним из наиболее ненавистных персонажей в истории американской промышленности. Но Рэнд любила Форда. Еще прежде чем за Фордом окончательно закрепилась репутация антисемита, она мечтала о встрече с ним (так восторженная девочка-подросток могла бы мечтать о встрече с Фрэнком Синатрой), совершенно не учитывая, что, будучи еврейкой, она явно не в его вкусе.

Вот как она описывала свои чувства: «Я — прирожденная почитательница героев. Но вокруг меня чертовски мало героев, которых можно почитать. Он — один из последних, потому что он воплощает в себе все лучшее, что есть в капитализме». Рэнд молила об аудиенции своего капиталистического героя, который всего за несколько лет до того с гордостью принял от нацистской Германии Большой Крест ордена Германского Орла.

Она действительно была почитательницей героев, но выбирала их, похоже, весьма непоследовательно с точки зрения собственной идеологии. Я запросил в ФБР досье на Рэнд на основании «Акта о свободе информации» и обнаружил в нем слащавое письмо, написанное ею в январе 1966 года Джону Эдгару Гуверу, одному из самых деспотичных правительственных чиновников в истории США. Если бы Рэнд была верна своей философии, она предпочла бы держаться подальше от такого человека. Но она пыталась подольститься к нему. Газета «Saturday Evening Post» написала о Гувере, что он «открещивается от ярлыка ультраконсервативного политика, предпочитая называть себя объективистом». Рэнд ухватилась за эти слова, чтобы уточнить, значит ли это, что он «согласен с философией объективизма». И, не дожидаясь ответа, продолжала: «Мне бы так хотелось встретиться с Вами, обсудить одну личностно-политическую проблему».

Гувер прокомментировал внизу письма: «Я никогда не называл себя „объективистом“ в каком бы то ни было значении». Один из помощников Гувера указал в служебной записке, что «директор ФБР не может перекраивать свой рабочий график ради встречи с означенной личностью». Отвечая Рэнд и отказываясь от встречи, Гувер сослался именно на плотный рабочий график и добавил: «Я никогда не утверждал, что являюсь объективистом». Письмо Рэнд и ответ Гувера, что неудивительно, не вошли в одобренный Институтом Айн Рэнд сборник «Письма Айн Рэнд». Суть этой самой «личностно-политической проблемы» история не сохранила.[66] Рэнд и раньше предпринимала попытки увидеться с Гувером, в 1947 и 1957 годах, оба раза безуспешно.[67]