Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бедняжка! — прошептал он. — Как несправедливо.
— Да, ты прав. Жизнь несправедлива к нам обоим. Чертовски несправедлива. Самое подходящее слово для этого.
— Но почему ты вышла за него замуж, Гейл? Почему?
— Не задавай мне этот вопрос, — остановила она Яна. — Ты знаешь ответ.
— Да, я знаю. И я не стану снова его задавать. Ты конечно же права. Я один во всем виноват. Мне не стоило тебя оставлять. Нам надо было пожениться, и я должен был оставить свою службу и послать куда подальше своих родителей.
— Нет-нет, не говори так. Не нужно об этом жалеть. Ты правильно поступил. Не нужно себя корить. Ведь ты же пытался поддержать со мной связь. Твоя мать разлучила нас. Возможно, все было бы иначе.
— Да, разумеется, — с горечью в голосе сказал молодой человек.
Ее пальцы сжали его руку.
— Но я рада, что ты правильно поступил и выбрал службу. Ты пожалел бы о том, что женился на мне, поругался бы со своими родителями и потерял бы наследство своего дяди. Подумай об этом. Возможно, Лох-Касл никогда бы не стал твоим.
— Дорогая, все это не имеет никакого значения, если рядом нет тебя.
Ее сердце на мгновение замерло.
— Ты ошибаешься, Ян. Ты бы обязательно пожалел, что сделал неверный шаг. Ты, возможно, и был бы счастлив со мной, но потерял бы слишком многое. Я никогда бы не простила себе этого.
Он поднял ее руку и прикоснулся к ней губами.
— Ты очень смелая, малышка Гейл. Мне не следует так с тобой разговаривать, все равно рано или поздно это все прорвалось бы наружу. Иногда я чувствовал себя наполовину мертвым. Невыносимо думать, что ты принадлежишь Кардью.
Внутри Гейл шла борьба, она колебалась, но потом набралась мужества и сказала:
— Я должна сказать тебе правду. Я не люблю Билла. Мне только лишь показалось, что я к нему что-то испытываю, а потом вдруг все исчезло. Ты должен знать, что я не любила никого другого. Никогда. После той ночи мое сердце было разбито.
— Я понял это, Гейл.
Они оба немного помолчали, затем заговорила Гейл:
— Ян, тебе нравится дочь Ногтонов?
— Почему ты спрашиваешь о ней?
— Просто хотела знать, нравится ли она тебе.
— Я не думал об этом. Мамаша Джин показала свое чадо всем обитателям замка, и, кажется, девушка действительно произвела фурор. Она и в самом деле красивая и… чувственная, но я ничего не испытываю к ней. Я не могу воспринимать внешность отдельно от ума и души. Ты ведь знаешь это, Гейл.
Ревность сразу куда-то ушла, и девушка сказала:
— О, дорогой, я буду рада, если ты сможешь полюбить кого-то еще.
— Любимая, пока ты жива, этого со мной не может случиться.
Его губы в темноте нашли ее рот, но Гейл твердо сказала:
— Тебе лучше уйти, Ян. Уходи, пожалуйста, дорогой.
— Да, думаю, ты права.
— Но я рада, что ты пришел. Так приятно, когда ты сидишь со мной рядом, дорогой.
— Помнишь то время, когда мы были с тобой вместе? И ты принадлежала только мне?
Гейл поднесла руку к лицу, и слезы побежали по ее щекам. Она плакала.
Вдруг, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Ян наклонился и обнял ее. Девушка обхватила молодого человека за шею рукой и прижалась к нему. Их губы встретились, и они оба уже не могли больше сопротивляться своему чувству. Снова такая же темнота, как тогда… Снова страсть, исступление, отчаяние.
Гейл поняла, что не сможет теперь противостоять своему желанию. И что бы ни случилось в будущем, она не может отказаться от любви этого мужчины.
Она вдруг перестала быть Гейл Кардью, а превратилась в какой-то бесплотный дух. И Ян тоже. Их души сплелись в одно целое, где нет боли, страданий, а только экстаз.
Как только Ян перестал целовать ее, наваждение кончилось, Гейл снова спустилась на землю и вернулась к мрачной реальности.
Ян продолжал обнимать девушку и нежно вытирать слезы у нее на щеках. Он просил ее не плакать. Он снова и снова повторял ей те слова, которые говорил тогда, в Париже:
— Пожалуйста, дорогая, не плачь. Не нужно думать о боли. Помни о том, какое счастье выпало на нашу долю. Не плачь, умоляю. Я не смогу вынести этого.
Гейл прижалась к нему. Она дрожала от переполнявших ее эмоций.
— Ян, тебе нужно идти.
Молодой человек неохотно встал и собрался уже уходить, но затем быстро наклонился и поцеловал девушку в лоб. На прощание он сказал:
— Мы должны помнить только о том, как нам было с тобой хорошо. Мы должны похоронить наши мечты и делать то, что должны. В мире столько зла и несчастий, что наша трагедия кажется лишь незначительным эпизодом по сравнению со всем остальным.
— Да, я знаю, — прошептала она. — Но от этого наше несчастье не становится для нас меньше.
— Я люблю тебя, — внезапно сказал он. — И всегда буду. Но не знаю, легче ли тебе от этого. В моей жизни уже никогда не появится другая женщина.
Она промолчала. Ее сердце готово было разорваться на части. Пальцы Яна скользнули по ее щеке, и через мгновение он повернулся и вышел из комнаты. Дверь за ним тихо закрылась. Задыхаясь, она зарылась лицом в подушку, чувствуя себя совершенно беспомощной и беззащитной. Как ей хотелось бы взять и умереть в тот момент, когда он обнимал ее, держал в своих руках и целовал.
Она снова и снова пыталась сделать то, о чем просил ее Ян, — забыть боль и помнить только счастливые минуты.
«Мы должны похоронить наши мечты и делать то, что от нас ожидается», — часто говорил он Гейл.
«Ян всегда был мужественным человеком», — подумала девушка.
Она лежала в своей кровати без сна, ее тело дрожало, словно в лихорадке, а в мозгу снова и снова прокручивались его последние слова.
Из-за двери, ведущей в комнату Гейл, не проникали посторонние шумы и голоса. Поэтому девушка не знала, что Ян, на цыпочках вышедший из ее спальни, столкнулся на лестнице с Джун Ногтон.
Она, в голубой пижаме и халате с вышивкой, подчеркивающем ее узкую талию, стояла на ступенях, опустив руки в карманы. Ее голубые глаза смотрели на Яна.
— О, капитан Далмиер! — прошептала девушка.
Молодой человек покраснел до корней волос.
— Вы что-то хотели? — спросил он, прекрасно понимая, что Джун Ногтон видела, как он выходил из комнаты Гейл Кардью.
С улыбкой девушка смело смотрела ему в глаза.
— Мама попросила меня подняться наверх и спросить, не нужно ли чего миссис Кардью. Как она?
Ян Далмиер почувствовал, что с трудом сдерживает свою ярость. Он злился на себя, потому что скомпрометировал Гейл, но, кроме того, его вывела из себя эта девушка, которая с двусмысленной ухмылкой его рассматривала.