– В других не лучше. Разве что «Трешка» – но она всегда была такая разболтанная… Все равно что вы теперь.

– Я давно у тебя хотел спросить, – начал Зигмунд нерешительно. – А почему ты, собственно, с нами сейчас ходишь? У тебя ведь куча дел помимо охоты. Надорвешься, старик. Дай нам трех-четырех стажеров…

– Главное, что от меня и толку немного, – подхватил Мастер, через слово посмеиваясь. – Мне Хунта не дает особо высовываться. Понимаешь, Зиг, ты же видишь, как я запутался… Если я не буду все время рядом с вами, я просто копыта отброшу. Я, наверное, из вас энергию подсасываю. И Карме не так одиноко. Она общительная…

– Ты тоже общительный. И я не понимаю, почему ты сейчас ни с кем не хочешь поделиться. Объяснить хотя бы на пальцах, что задумал. Ты же не только себе плохо делаешь. Из-за тебя уже пол-Школы на ушах стоит.

– А что, заметно? – встрепенулся Мастер.

– Наши – заметили, – усмехнулся Зигмунд. Уйдя в начальники, Мастер самый плотный контакт сохранил именно с «группой Два», в которой был рядовым охотником, а позже – старшим. Здесь его лучше всего понимали, сюда он приходил за помощью, советом, поддержкой, да и просто отвести душу. «Вторая» не блистала таким созвездием талантов, как «Трешка». Не было в ней и таких яростных бойцов, как у Бати, в «группе Раз», с ее неповторимым атакующим стилем расчистки. Даже «Четверка», она же «Фо», фактически учебная, на три четверти из стажеров, внешне была поярче, чем группа Хунты. Но именно со «Второй» в Школе начиналось все – новая тактика, боевые приемы, экипировка. Группа Хунты ходила на самые трудные объекты. Как по волшебству, с новыми мерзостями тварей «Вторая» тоже сталкивалась раньше всех. И, разумеется, именно из «Двойки» распространялись по Школе охотничьи рассказы, заковыристый жаргон, странноватый этикет и своеобразная манера держаться «за забором».

– Не могу я ни с кем поделиться, – сказал Мастер так грустно, что Зигмунд аж вздрогнул. – Все начнут обсуждать, строить версии… Меня же самого с толку собьют окончательно. И вообще, мне сейчас лишние мозги не нужны. Нужны только исполнители. А они есть, хотя сами не ведают, что творят. Так что терпите, мужики. Скоро все откроется.

– Смотри, не надорвись, – повторил Зигмунд.

– Ничего. Свое дело до конца доведу, а дальше – неважно. Школу примет Хунта, а я… отдохну.

Зигмунд посмотрел на Мастера очень внимательно. В последние дни тот выглядел совсем никуда. Огромные глазищи уже не блестели, под ними красовались объемистые синяки. А главное – исчезла всегда отличавшая Мастера легкость – легкость общения и преодоления трудностей. Для Мастера никогда не было чересчур сложных проблем. Он никогда и ни за что не падал духом. Случались минуты задумчивости, когда он упирался в мироздание невидящим взором, и лучше было его в это время не трогать. Но все равно, возвращаясь к действительности, в первую очередь он улыбался тем, кто был рядом. Улыбался немного смущенно – будто побывал там, куда никому больше дороги нет. И это скорее всего так и было.

Но главное – он улыбался. И всегда был готов подумать за тебя, за тебя решить, то есть взять на себя ответственность. Не властно перехватить руль, а просто найти для всех лучший путь и разумный выход, справедливый и достойный. Поэтому авторитет Мастера в Школе был поистине безграничен. А любовь охотников к нему – просто бездонна. Более того, его слушались чужие собаки! Вероятно, на их взгляд, он был в стае доминирующий самец. У такого положения вещей был только один минус. Если Мастер в момент ставил на место кого угодно, то Карму образумить не мог в Школе никто. Она тоже была доминантом – среди псов. К сожалению, взрослая кавказка искренне считает членов семьи, в которой выросла, просто собаками той же породы, и не более того. Так что Карма порывалась время от времени навести порядок и среди охотников. О медиках да сенсах и говорить нечего, эту мелюзгу Карма, как правило, вообще не замечала.

Зигмунд смотрел на Мастера и мучительно соображал, как поставить следующий вопрос. Фраза «Школу примет Хунта» была явно неспроста. Саймон, конечно, еще молод, но всем известно, что его кандидатура одобрена Базой и всячески поддерживается Штабом. Вплоть до того, что инцидент со стрельбой по фотографу на мнение Штаба никак не повлиял. И тем не менее Саймон больше не ходил на расчистку. Мастер якобы натаскивает его на принятие оперативных решений. Ну-ну. Врите дальше. Но сейчас объясните мне, что я должен передать Хунте.

– Ты когда Саймона в группу вернешь? – спросил Зигмунд небрежно.

– Никогда, – и Мастер улыбнулся чудесной своей широкой улыбкой. Только глаза у него при этом стали такие злые, что Зигмунд вскочил, пробормотал: «Ну, я побежал, ладно? Нехорошо, там ребята ждут…» – и пулей вылетел из класса.

* * *

Когда Гаршин окончил свой рассказ, за окном стемнело, а в комнате было душно от табачного дыма. Таня сидела в кресле с ногами и грызла ноготь. На Гаршина она не смотрела.

Гаршин открыл форточку и отпер дверь. Потом вставил в розетку телефонный шнур и в десятый раз включил чайник. Таня молчала.

В общем и целом гаршинский рассказ был логичен. Необычен – да, но не более того. «Аномальному» журналисту приходится иметь дело с необычным каждый день. Главное – уметь понять, где кончается шизофрения и начинается действительно Чужое, Неведомое. Шизофрении в поведанной Гаршиным истории не было ни на грош. Да, она изобиловала провалами и неясностями. Сначала, пока Гаршина отвлекали звонки и визитеры, Таня пыталась что-то домыслить сама в эти паузы, но у нее мало что получалось. Потом Гаршин отключил телефон и запер дверь. Вот что он рассказал, путаясь, сбиваясь и откровенно нервничая.

Фотографер, которого Гаршин рассекречивать отказался и предложил «для ясности» называть Ивановым, позвонил в три часа ночи. Гаршин, конечно, звонку несказанно обрадовался, о чем тут же и заявил. Но Иванов в категорической форме попросил его заткнуться и слушать. Уже через минуту Гаршин, у которого сна не осталось ни в одном глазу, прилепил к трубке микрофон-присоску и нажал кнопку диктофона. На телефоне стоял многоцелевой ответчик, но он звонко щелкал при включении, а Гаршин боялся, что Иванов ударится в панику.

О черных «Рэйнджах» с двумя лишними колесами Иванов прослышал уже давно. Поначалу интерес его был чисто обывательский – он видел фотографию такой машины в допотопном номере журнала «Англия» и воспылал желанием оценить диковинный аппарат наяву. Он даже навел справки, но единственный удлиненный «Рэйндж», который удалось найти в столице, оказался то ли десятой, то ли пятнадцатой тачкой в «конюшне» Гарика А. Акопяна, владельца заводов, газет, пароходов. Ее знали все московские джиперы, и была она вся такая белая. Иванов машину осмотрел, восхитился и задумался: а что с нее толку? Три ведущих моста и огромный багажник. Легендарный старый хлам. Пресловутые арабские шейхи перестали заказывать трехмостовые «Рэйнджи», когда появился джип «Ламборгини»… В общем, не так уж интересно, как могло показаться. И вообще, на тот момент Иванова куда больше занимали таинственные исчезновения диггеров. Большую часть рабочего времени он проводил в канализационных трубах в поисках легендарной Большой Московской Черной Крысы. И когда однажды Иванов и его напарник, возвращаясь ночью на пропахшей дерьмом машине с очередного подземного вояжа, вдруг увидели перед собой огромную черную корму, они сначала просто опешили. А потом рискнули начать преследование. Тем более что Крысу снять не удалось, а фотографии грязных диггеров, ползущих по теплотрассе, спроса не находили.