Это уже было большим унижением, чем избрание преемником Гарри.

– Да кто о нем еще не знает? Все уже и так о них обо всех знают! Вы не можете навязывать мне бастарда! Вы не станете бесчестить трон!

– Это не бесчестие, – спокойно говорит он. – Все знают, что он мой сын, с самого его рождения, как и все мои дети, которые родились после него. Я не желаю обидеть тебя, женушка, но пока у нас не родится сын, мне нужен наследник, в котором будет течь моя кровь и мои благословения. Я собираюсь признать их обоих, Александра и Якова.

– И кто из них Александр и Яков? – холодно осведомляюсь я. – Потому что их так много в стенах Стерлинга, что я не могу отличить одного от другого.

– Это мои мальчики, – мягко отвечает он. – Мои славные мальчики. Матерью Александра была Мэрион Бойд, благослови ее Господь, а Яков – сын Дженет Кеннеди. И я думаю, что ты их достаточно хорошо рассмотрела, раз потребовала их высылки. Александр и его брат будут учиться в Италии, а их сестра Екатерина будет жить в Эдинбургском замке. Мои дети будут рядом со мной, дорогая, потому что пока ты не подарила мне никого, кто мог бы занять их место.

Я вытягиваю руку из пальцев мужа.

– Я не желаю видеть никого из ваших бастардов за своим столом или где-либо возле трона, – вырывается у меня. – И сегодня я ужинать не буду. Мне нехорошо. Извольте ужинать без меня.

Он даже бровью не повел.

– Прекрасно, – говорит он. – Я приду в твои комнаты после ужина, чтобы провести с тобой ночь.

Я с большим трудом удерживаю «нет, не придете», готовое сорваться с моего языка, поскольку что-то в выражении его лица предостерегало меня от дальнейших препирательств.

– Извольте, – говорю я и кланяюсь. И он уходит прочь, окликая своих лордов.

– Мужлан, – шепчу я в его широкую спину, но не настолько громко, чтобы он мог меня услышать.

Я не смею показывать характер мужу, но в компании фрейлин меня ничто не сдерживает. Тут я даю себе полную волю, и им приходится терпеть это без звука.

Яков отдает сыну Сент-Андрус, некогда принадлежавший его почившему брату, и отправляет его, десятилетнего, учиться в Италию, и не просто с каким-то учителем, а с Эразмом Роттердамским. Тем самым Эразмом, который некогда навестил моего брата и был поражен его образованностью. И такого ученого пригласили ради пары шотландских бастардов! До этого философ гостил при английском дворе и заходил в королевскую детскую в Гринвиче. И мы были достойными учениками для этого великого человека.

Но Яков слеп и глух к доводам рассудка о рангах и заслугах. Он настаивает на том, чтобы его бастарды отправлялись в Падую для обучения, и ничто не может убедить его в том, что это поднимет их слишком высоко, учитывая происхождение. Но я знаю, что он ошибается. Хоть и считает, что я не разбираюсь в тонкостях управления страной, есть вещи, которые я все же знаю. Я видела, как всего лишь мальчики, дети рода Плантагенет, превратились в угрозу для отца, как один из них стал называть себя принцем, и отец потратил целое состояние на шпионов, чтобы его разыскать, а затем на подкуп «свидетелей» во Фландрии, чтобы они показали, что знали его как сына лодочника. Я видела все сомнения отца, когда он понял, что ему придется избавиться от него, как только его схватят, видела самого мальчика, тенью ходившего по нашему двору, наполовину принца, наполовину самозванца. Поэтому я точно знаю, что единственный способ выиграть у соперника – убить его, причем не медля. А Яков решил воспитать и обучить двух мальчиков, первых соперников моему сыну, к тому же назвав одного из них прямым наследником. Я точно знаю, что это глупая идея, потому что каждый принц, каждая принцесса будут стремиться стать единственными.

Король осыпает меня подарками: на мое шестнадцатилетие, на Рождество и на Новый год, и просто так, чтобы порадовать меня, украшениями и драгоценными камнями. Рождественские праздники были самыми яркими и запоминающимися в моей жизни. Джон Дамьен, алхимик Якова, специально приезжал из Стерлинга, чтобы стать церемониймейстером, потом был бал-маскарад, фейерверки и сюрпризы каждый день, пока шли празднования. Старый колдун превращал вино в чернила, а пламя делал зеленым. Каждый день при дворе слагались новые стихи и пелись новые песни, двор был весел, а король был добр с друзьями и полон любви ко мне.

Только одно омрачало праздник: мы были женаты уже три года и все это время делили супружеское ложе, но у нас не было поводов даже для подозрений на беременность. И я не могла винить в этом короля и ссылаться на то, что брак не был консумирован, как Екатерина, потому что король приходит ко мне каждую ночь, когда это не запрещено церковью, особенно в дни, предшествующие женскому недомоганию, но только для того, чтобы разочароваться снова и снова. Мне кажется, что он уже запомнил, когда у меня приходит женское недомогание, и становится особенно внимательным и усердным, когда шансы зачать наиболее высоки. Может быть, они с алхимиком даже делают какие-то расчеты, связанные с лунным циклом, но я не знаю об этом наверняка и не спрашиваю. Да и откуда мне знать, что он читает в этой своей книге на греческом, со страшными картинками, на которых изображены разрезанные тела, перегонные кубы и змеи?

Среди множества писем, которые я получаю из Англии, до меня доходит записка от Марии с хвастливыми рассказами о том, как чудесно она проводит время весной. Умерла Изабелла Кастильская, и наследники испанской короны, Филипп и его жена Хуана, отправились домой, однако были вынуждены штормом пристать к берегу возле Дорсета, и отец вместе со всем двором пригласил их погостить в Виндзорском дворце, а затем в Ричмонде. Волею случая Екатерину вызволили из забвения и вызвали ко двору, чтобы приветствовать ее сестру, Хуану, а Мария составляла им компанию в танцах, пении и верховых прогулках. Гости оказались лучшими стрелками, и во время охоты они поймали всю добычу, пожалуй, не поймали только единорога. В их честь утраивались турниры, маскарады… и список развлечений оказался бесконечным, потому что Мария не упускала ни одной детали в описании торжеств и своих туалетов. Сначала меня изумляет то, что ей позволили так красоваться перед всеми, но когда я нашла в ее письме упоминание о том, что отец с бабушкой рассматривают кандидатуру Карла Кастильского в качестве ее супруга, я понимаю, что ее выставили напоказ, как товар в базарный день. Разумеется, Екатерина была среди тех самых торговцев, которые продавали товар, хотя я удивлена тем, что она смирилась настолько, что согласилась танцевать по просьбе отца, он же не сделал для нее ничего хорошего. В моем представлении, она напрасно поступилась гордостью, я бы на ее месте повела себя иначе. Да и в любом случае уделять столько внимания Марии было неразумно и смешно.

«Все были так добры ко мне, – пишет Мария, – и все настаивают на том, чтобы я учила испанский!» Буквы в письме складывались в неровные строки, а к краю страницы теснились и становились мелкими. «По-моему, если я выйду за Карла, то стану римской императрицей! Представляешь, как будет здорово! И тогда мы все втроем будем королевами!»