Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петерс зажёг сигарету. Пальцы его дрожали. Он испытующе взглянул на Калле и продолжал:
– Интересно, достаточно ли ты умён, чтобы можно было поговорить с тобой о деле? Если да, то уж постарайся использовать все свои умственные способности, чтобы понять, о чём идёт речь. Значит, так: по ряду причин, о которых я тебе рассказывать не стану, я взялся за дело в высшей степени противозаконное. В Швеции, если я тут задержусь, меня могут приговорить к пожизненному тюремному заключению, поэтому я не останусь здесь ни на минуту дольше, чем необходимо. Я уеду отсюда и увезу с собой те самые бумаги. Тебе ясно? Ты ведь не настолько глуп, чтобы не понять, что я пойду до конца. Я готов на всё, абсолютно на всё, лишь бы заставить тебя рассказать, куда ты их спрятал.
– Я подумаю, – коротко ответил Калле. И Петерс кивнул:
– Хорошо. Подумай часок, пораскинь мозгами, если они у тебя есть.
Петерс вышел, и Никке, с мрачным видом слушавший их разговор, направился вслед за ним к двери.
Но когда Петерс исчез из виду, Никке вернулся. Он больше не был таким сердитым и раздражённым, как утром. Почти умоляюще посмотрев на Калле, он тихо сказал:
– Может, ты всё-таки скажешь ему, где эти чёртовы бумаги, а, Калле? Чтобы уж как-нибудь покончить с этим… Скажи ему, Калле! Ну, ради Расмуса…
Калле не ответил, и Никке собрался уходить, но в дверях остановился и горестно посмотрел на Расмуса:
– Я тебе потом сделаю новую лодочку, большую…
– Не надо мне никакой лодки! – резко ответил Расмус. – Теперь я знаю, что похитители вовсе не добрые.
И Белые розы остались одни. Они слышали, как Никке запер дверь снаружи. А потом – ни звука, лишь шум ветра в кронах деревьев.
Они долго сидели, не говоря ни слова, пока Андерс не произнес:
– Чертовски дует сегодня.
– Да, – согласилась с ним Ева-Лотта. – И прекрасно! Может, будет шторм, и лодка со Сванбергом перевернётся, – сказала она с надеждой и, посмотрев на Калле, добвила: – У нас есть всего час. Через час он вернётся. Калле, что мы будем делать?
– Тебе придётся рассказать, куда ты их спрятал, – произнёс Андерс, – иначе он тебя прикончит.
Калле подёргал себя за вихры. «Используй свои умственные способности», – сказал Петерс. Калле твёрдо решил последовать его совету. «Если использовать свои умственные способности на все сто, можно что-нибудь придумать».
– Если бы я мог убежать… – сказал он вслух. – Если бы я мог убежать… Было бы здорово!
– Как же, если б ты ещё мог луну с неба достать, тоже было бы неплохо, – заметил Андерс.
Калле не отвечал. Он думал.
– Вот что, – сказал он наконец. – Обычно в это время Никке приносил вам еду, так?
– Да, – ответила Ева-Лотта. – В это время он приносил завтрак. Но сейчас Петерс, наверное, вздумает уморить всех нас голодом.
– Всех, но не Расмуса, – возразил Андерс. – Расмуса Никке в обиду не даст.
– А что если, когда Никке придёт с кормёжкой, мы набросимся на него все разом, – предложил Калле. – Как думаете, сможете повисеть на нём, пока я не сбегу?
Ева-Лотта просияла:
– Сможем! Уверена, что сможем. Мне давно не терпится треснуть его по башке!
– И я тоже тресну Никке по башке! – с восторгом заявил Расмус. Но, вспомнив про лук со стрелами и лодочки из коры, добавил задумчиво: – Только не очень сильно, ведь он всё-таки добрый, Никке.
Но Расмуса уже никто не слушал. Никке мог прийти с минуты на минуту, и надо быть наготове.
– А когда ты убежишь, что ты будешь делать? – спросила Ева-Лотта возбуждённо.
– Поплыву на материк и сообщу в полицию, а профессор пусть думает что хочет. Без полиции нам никак не обойтись, давно надо было её вызвать.
Ева-Лотта вздрогнула:
– Так-то оно так, но ведь никто не знает, что Петерс может натворить до их приезда.
– Тс-с-с, – шепнул Андерс. – Никке идёт.
Они бесшумно вскочили и встали по обе стороны двери. Шаги приближались, было слышно, как дребезжит посуда на жестяном подносе. Вот ключ в замке поворачивается… Они напрягли каждый нерв, каждый мускул… Ещё секунда и…
– Расмусик, я тебе яичницу принёс! – крикнул Никке с порога. – Ты же любишь яи…
Но он так и не узнал, что думает Расмус о яичнице, потому что в ту же секунду все дружно накинулись на него. Поднос со звоном грохнулся на пол, яичница разлетелась в разные стороны. Они повисли на его руках и ногах, повалили на пол, ползали по нему, садились на него, дёргали за волосы и били его головой об пол. Никке рычал как раненый лев, а Расмус, радостно повизгивая, скакал вокруг. Ведь это была почти что война Роз, и он считал своим долгом помогать нападающим. Он поколебался немного (ведь, несмотря ни на что, Никке был его другом), но, тщательно всё обдумав, подошёл и дал Никке хорошего пинка. Ева-Лотта и Андерс дрались как никогда, и Калле пулей вылетел за дверь. Через несколько секунд всё было кончено. Никке обладал гигантской силой, и как только он оправился от неожиданности и удивления, то высвободился с помощью двух ударов своих сильных рук. Злой и смущённый, вскочил он на ноги и тут же обнаружил, что Калле исчез. Разъярившись, Никке бросился к двери, рванул её, но она оказалась запертой. Несколько секунд он стоял и тупо смотрел на дверь. Потом со всей силой навалился на неё, но дверь была сработана на совесть и не поддалась.
– Кто, к дьяволу, запер дверь? – кричал он гневно.
Расмус всё ещё приплясывал, весёлый и возбуждённый.
– Я запер! – крикнул он. – Я! Калле убежал, а я запер.
Никке крепко схватил мальца за руку.
– Куда ты подевал ключ, шельмец?
– Ой, больно же! Пусти, глупый Никке!
Никке потряс его ещё разок.
– Ты куда спрятал ключ, я тебя спрашиваю!
– А я его выбросил в окошко. Во как!
– Браво, Расмус! – крикнул Андерс.
Ева-Лотта громко и от души смеялась:
– Теперь, милый Никке, ты видишь, каково это сидеть взаперти.
– Ага, и очень интересно, что Петерс скажет по этому поводу, – заметил Андерс.
Никке тяжело опустился на стоявшую рядом раскладушку. Очевидно, он старался привести в порядок свои мысли. И когда это ему удалось, он громко расхохотался.
– И правда, будет интересно, что он скажет. На самом деле, интересно! – Но тут Никке вдруг снова стал серьёзным: – Дело дрянь! Я должен найти парня, пока он ещё чего-нибудь не натворил.
– Ты хочешь сказать, пока он не привёл сюда полицию? – спросила Ева-Лотта. – В таком случае, поторопись, дорогой Никке!