– Не было никогда такого, чтобы сежане дань платили смоленским князьям, – ответил ему один из старейшин.

– Ты кто такой будешь, добрый человек? – тут же осведомился Зимобор.

– Быстрень я, Переплясов сын, из села Леденичи, – ответил мужик.

И что-то изменилось: он стал самим собой, а не частью расплывчатой людской массы, стал говорить как бы от себя и почувствовал себя не так уверенно. А Зимобор смотрел на него пристально и приветливо – без угрозы, но так, что здоровый мужик, годящийся в отцы этому кудрявому парню, ощутил желание опустить глаза. Из карих блестящих глаз молодого князя на него смотрели целые поколения людей, привыкших властвовать, привыкших смотреть на мир свысока, со спины боевого коня. Их мир был широк и неохватен, и старейшина, чей белый свет отроду замыкался течением Сежи – два-три перехода от начала до конца, – вдруг оробел перед этим миром, впервые осознав его огромность. Он смутно знал, что где-то есть Днепр и Сож, – а этот парень их видел и пил их воду.

– Не хочу я с вами ссориться, мужи сежанские, – убедительно сказал Зимобор. – Вон, дружина со мной, мечи и копья у них ой как красноречивы – и глухого уговорят. Не печальте богов и предков напрасным кровопролитием – давайте вместе жертвы принесем и дадим клятвы в мире и дружбе.

Старейшины переглядывались, в толпе за их спинами раскатывался глухой ропот. Смоленский князь предлагал им союз, как равный равным. Но все понимали, что этот союз означает дань – сейчас они дадут такую клятву, и белку с рала придется отдавать потом каждый год. И уже ничего нельзя будет изменить. Белка – ерунда, такую дань за год добудет даже однорукий. Но эта белка будет означать, что они, сежане, не сами себе голова, а что правит ими князь далекого Смоленска.

– Слышали мы, чем такие дела кончаются! – Вперед вышел другой мужик, пониже и пошире, гордо и вызывающе засунул ладони за пояс. – Ездил я по Днепру, знаю, как там. А кто не знает, тому я скажу! – Он обернулся и глянул на толпу. – Сперва по белке с рала будем платить. Потом случится в Смоленске война – к нам придут ратников собирать, и перебьют наших сыновей на Двине где-нибудь, с полотескими и плесковскими князьями на ратях. Потом поставят у нас тут городище, посадят воеводу, с тиунами, мечниками, а тех кормить надо, да весь год, – вот и превращается наша белка уже в соболя, а потом в целый сорок соболей!

– Коготок увяз – всей птичке пропасть, – добавил мужик в черном овчинном полушубке, в волчьей мохнатой шапке, низко надвинутой на глаза. – Не давайте коготка, сами целы будете.

– А ты кто за птичка? – спросил Зимобор. – Надо же, как сладко поешь! Не Сирином зовут?

– Паморок я.

– Ах вот кто! – Зимобор даже обрадовался и подъехал поближе. Толпа старейшин дрогнула и шагнула назад. – Паморок! Слышал я про тебя. Ведун, значит?

– Велеса я служитель. – Мужик мрачно сверкнул на него глазами из-под шапки, и Зимобор в душе содрогнулся.

Глаза у мужика были нехорошие – темные, бездонные и холодные, как сама смертная Бездна. Зимобор сразу понял, почему местные, недолюбливая своего ведуна, не смеют его тронуть, – от этого взгляда в самую душу словно входил длинный холодный нож и лишал сил.

Венок вилы за пазухой ожил, шевельнулся, запахло ландышем.

Паморок вдруг тоже встрепенулся, невольно огляделся, словно почуял опасность.

Толпа заметила это, ропот зазвучал громче.

– А ведь у вас тут вятичи близко, мордва тоже недалеко, – сказал Зимобор, обращаясь к толпе. – Придут вас воевать, а заступиться-то будет некому. Не этот же птиц Сирин в волчьей шапке вас защитит. Что, не верите? – Ропот еще усилился. – А вот давайте и проверим, кто сильнее – я или он!

Толпа загомонила в полный голос, даже ведун удивился. Биться с ним один на один никто никогда не пытался. Зимобор видел, что сбил противника с толку, и спешил этим воспользоваться. Говорят, против дубины и чары не всегда помогают, так надо успеть пустить ее в ход.

– Давай выходи! – Зимобор соскочил с коня, бросил повод отроку, расстегнул пояс с мечом и передал его Радоне. – Давай-ка выходи, на кулаках будем биться. Если я одолею – платите мне дань, какую сказал, если он одолеет – уйду, ничего не трону.

Это было что-то невиданное, и даже кмети не ожидали такого от своего князя.

– Давай выходи, птиц небесный! – подзадоривал Зимобор своего противника, подходя ближе. – Или ты только на словах ловок? Или богов застыдился? День ясный, им сверху хорошо все видно. Сейчас и рассудят, кто из нас им больше угоден.

Ведун стоял, как родовой чур, глядя в пустоту перед собой. Но Зимобор не собирался ждать, пока он решится. Ведун был здесь главным, и его нужно было обломать, тогда и все сежане ему подчиняться.

Подойдя, Зимобор нанес Памороку первый удар в голову – тот не пытался ни уклониться, ни закрыться. Голова его мотнулась… и вдруг он подпрыгнул на месте, дико вскрикнул, вытаращив глаза, отлетел назад, перекатился через голову… и на его месте оказался медведь.

Толпа дико закричала, дрогнула, забурлила, как будто хотела бежать во все стороны сразу. Зимобор, вдруг увидев перед собой зверя, не растерялся: зная, что перед ним ведун, он не так чтобы был готов к этому, но быстро все понял.

Его противник был оборотнем – отсюда эта угрюмость, житье на отшибе, дикий взгляд и неприятная, ранящая сила.

Зимобор не удивился и не слишком испугался. Мысль была только одна – рогатину надо. На поясе был только нож – хороший, но слишком короткий для борьбы с длиннолапой могучей громадой. Бить кулаками нет смысла – у медведя ведь не кулаки, а когти.

– Держи! – вдруг сказал рядом знакомый голос, и прямо под руками Зимобора оказалось длинное древко рогатины.

Не успев заметить, кто ее дает, он вцепился в древко и повернул к зверю длинное острие с крепкой перекладиной.

Медведь, шедший прямо на него на задних лапах, замер – оборотень сохранял человеческий разум и знал, что это такое. Не дожидаясь, пока он опомнится, Зимобор ударил острием прямо в мохнатую грудь – но в тот самый миг, как острие должно было впиться в шкуру, медведь исчез.

Держа рогатину наготове, Зимобор быстро огляделся, точно ждал, что оборотень нападет на него с какой-то другой стороны. Но того нигде не было – ни в зверином облике, ни в человеческом. Были только изумленная толпа перед воротами в святилище, ближняя дружина и обоз внизу на льду. На снегу остались отпечатки медвежьих лап, но сам медведь исчез.

– Ну, куда ты делся, вяз червленый тебе в… в ухо. – Зимобор еще раз огляделся. – Куда дели? – настырно спросил он у старейшин. – Подавайте вашего оборотня, а то я в раж вошел, его нет, на кого другого кинуться могу! Ну!

– Не губи! – первым выдохнул Быстрень и качнулся вперед, будто хотел упасть на колени. – Не губи, княже, пожалей невиновных! Да разве мы с ним… Разве мы когда за него… Сдохнуть бы ему, проклятому, да ведь не берет его ничего! Сквозь землю уходит, вот как теперь ушел, а чтобы оборачиваться… Да медведем… да ни в жизни… Разве мы знали…