7 апреля в «Северной пчеле», в разделе «Театральные и литературные известия», анонимный фельетонист сообщает о готовящемся 22 апреля бенефисе А. М. Максимова, который «будет составлен» из нескольких водевилей, в частности, «оригинального водевиля Н. А. Перепельского: “Шила в мешке не утаишь, девушки замком не удержишь” (так! – М. Д.)»[264].

В пользу предположения авторства Межевича говорит наличие в фельетоне пассажа, в котором сочувственно говорится о тяжело больной В. Н. Асенковой. Именно Межевич спустя две недели составил ее некролог[265].

Номер «Пантеона» с авторецензией Некрасова вышел в тот же день (Летопись I: 79–80). В этом же номере было напечатано «Необходимое объяснение» Некрасова по поводу попавшего в его театральное обозрение спектакля, на котором он не был (XI-1: 261). Объясняя свой промах, Некрасов выдвинул аналогичный упрек «Северной пчеле», что стало еще одним поводом к публичному конфликту.

3 мая анонимный фельетонист «Журнальной всякой всячины» в «Северной пчеле» писал о бенефисе В. А. и А. М. Каратыгиных и, в частности, заметил:

«У нас в Петербурге, в последний бенефис, имел успех водевиль молодого автора г. Некрасова, скрывшегося под псевдонимом Перепельского: “Шила в мешке не утаишь”. Завязка основана на старом анекдоте, но игривость и веселость сцен возбудили веселость в публике, и довольно для водевиля!..…»[266].

Как явствует из текста, псевдоним «Перепельский» был раскрыт еще в фельетоне 3 мая, а не 20 мая.

В «Летописи» анонимная статья от 3 мая цитируется, но не комментируется; цитируя статью от 20 мая, Б. В. Мельгунов повторяет закрепившееся в некрасововедении мнение, что именно в этой статье Межевич раскрывает тайну псевдонима (Летопись I: 82, 83). Как представляется, авторство Межевича доказывается текстуальным сходством и смысловой связью фельетона от 3 мая с рядом других, подписанных криптонимом «Л. Л.», в первую очередь со скандально известным фельетоном от 20 мая.

15 мая вышел номер «Литературной газеты», редактируемой знаменитым водевилистом Кони, с анонимной авторецензией Некрасова, в которой молодой литератор пишет о сложности написания водевильных куплетов и о скудости удачных куплетов в настоящее время, публикует изъятые ранее в печати куплеты из своего водевиля и сообщает читателю, что автор был вызван публикой и раскланялся.

Стремясь к самоутверждению и позиционируя себя как успешного водевилиста и куплетиста на общем невыразительном фоне, Некрасов на страницах «Пантеона русского и всех европейских театров» напоминает публике, что Перепельский известен «читателям “Пантеона” по статьям его, помещенным в этом издании» (XII-1: 8), а в «Литературной газете» пишет, что он – «молодой, почтенный сотрудник» «Литературной газеты», и его «забавные повести, <…> вероятно, не раз заставляли вас улыбаться» (XII-2: 186).

Эти заявления давали богатую почву для иронии, в особенности человеку, знающему «кухню» издания «изнутри». Им и был Межевич. Его извещение о готовящейся премьере водевиля, опубликованное 7 апреля, нейтрально по тону. Вполне возможно, что для обозревателя Александрийского театра и автора фельетонов «Северной пчелы» возможность некорректного выпада приблизилась на спектакле, когда Перепельский был вызван публикой, а Некрасов раскланялся; авторецензия Некрасова, напомнившая читателю, что «автор был вызван», в каком-то смысле стала «зеленым светом».

20 мая в «Литературной газете» водевилю Перепельского посвящена процитированная выше анонимная краткая авторецензия:

«Водевиль “Ф. О. Боб”, как заметно, написан слишком наскоро, притом он слишком длинен, а потому не имел успеха. В нем, впрочем, есть несколько удачных куплетов, которые в представлении были выпущены» (XI-1: 290)[267].

И в этот же день, 20 мая, вышел № 108 «Северной пчелы» со статьей Межевича «Александринский театр» (поди.: Л. Л.), в которой, как считалось до сих пор, критик раскрыл тайну псевдонима (на деле – повторно), чем вызвал печатное возмущение Кони[268] и Белинского[269].

Рецензия Межевича, вышедшая 20 мая, пространная и на первый взгляд комплиментарная. Опуская пересказ сюжета, приведем ее оценочную часть:

«“Шила в мешке не утаишь, девушки под замком не удержишь”, водевиль г. Некрасова, принявшего псевдоним Перепельского, очень порадовал нас как первое произведение молодого писателя, только что вступающего на драматическое поприще. <…> Если хотите, в этом водевиле нет водевиля, нет пиесы <…>; но <…> куплеты так забавны и оригинальны, остроты и каламбуры так новы, что мы душевно порадовались за г-на Некрасова, порадовались тому, что он оставил Мечты и звуки и вступил на новое поприще, обличающее в нем дарование неподдельное. Он вступил на драматическое поприще скромно, так скромно, что даже с каким-то странным подобострастием написал в своем водевиле комплименты г-ну Кони, автору “Петербургских квартир”; положим, что господин Кони есть известный и опытный литератор <…>, драматический писатель <…>, первый русский остряк и водевилист <…>, но это нисколько не доказывает, чтобы молодой человек с неподдельным дарованием, только что выступивший на драматическое поприще, не оставил с первого шага далеко за собою препрославленного “Отечественными записками”, “Литературною газетою” и “Пантеоном” автора “Петербургских квартир” и “Женской натуры”. Смелее, г. Некрасов! Идите своей дорогой; зачем вам покровительство людей, которые едва ли сами не нуждаются в вашем покровительстве, в вашем таланте, по крайней мере, ведь это знают все, читавшие “Пантеон” и “Литературную газету”…»[270].

Раскрывая тайну псевдонимов автора водевилей и автора сборника «Мечты и звуки», Межевич указывал на прозрачность тайны авторства анонимных статей Некрасова – обозревателя театральных новостей в «Пантеоне» и «Литературной газете», самовосхваление которого легко разоблачит читатель. Намек на признание его среди «читавших “Пантеон” и “Литературную газету”» указывал на самохвальство начинающего автора. Оценка его дарования носит двойственный характер. Напоминание о «Мечтах и звуках» характеризует его как неудачливого поэта; в свете этого похвала куплетам, которые у себя похвалил дебютант, обретает обращенный характер. Та же двойственность в похвале водевиля, в котором «нет пиесы». Благодаря утрировке Некрасов выглядит в фельетоне либо подобострастным новичком, ищущим покровителя, – либо неудавшимся поэтом, который преуспел в журнале и газете Кони, где он публикует свои произведения и свои статьи и в них же себя хвалит. Сравнение Некрасова с Кони в пользу Некрасова содержит и оценку двум изданиям, в которых хвастливый и подобострастный новичок даровитее «известного и опытного литератора» и редактора. Хвалебный тон давал Межевичу возможность впоследствии изобразить Некрасова как неблагодарного юнца, забывающего тех, кто принимает в нем участие[271]. Но объектом иронии в конечном счете оказывался Кони: он вытеснил Межевича, а теперь его самого явно вытеснил Некрасов, как это следует из иронического освещения событий Межевичем.

Преувеличение Межевича очевидно. Некрасову близки интересы газеты, он разделяет позицию людей, близких к изданиям Кони, что прочитывается в