Бориса перевезли в психиатрическую больницу. Он долго лечился, вышел практически здоровым человеком, но через год у него случился новый приступ. С тех пор приступы повторялись, но невозможно было проследить какую-то систему в их возникновении: иногда болезнь затухала, наступала стойкая ремиссия на год-полтора, иногда приступы следовали чуть ли не каждый месяц. Приступ панического страха сменяла депрессия. Длилась она тоже по-разному – от двух дней до нескольких недель. А когда наступало кажущееся просветление, Борис рассказывал удивительные вещи. Он говорил, что побывал в будущем, и пытался это доказать. Некоторые вещи действительно со временем сбывались. Но Евгений Павлович считал это простым совпадением. Он еще долго и с непонятным мне жаром рассказывал о Борисе, не прибавляя к существу дела новой информации. Тогда я спросил его напрямик: мог ли его подопечный убить Сотникова. Весь его энтузиазм разом угас. Он как-то скис и надолго задумался.

– Вряд ли, – наконец выдал Мишарин. – Не вижу причин.

– А месть? Борис мог думать, что его психическое расстройство – результат ошибки врача. Да, честно говоря, я и сам так думаю. Вы считаете, что метод, которым пользовался Сотников, лишь слегка ускорил неизбежный процесс, а мне кажется, это именно он его и вызвал.

– Ну, в таком случае все пациенты оказались бы у нас. Да что там далеко ходить, вы, например.

– Я?

Я был так потрясен, что не нашел что сказать.

– Вы мало что помните. – Он посмотрел на меня с сочувствием. – Последним этапом методики лечения является так называемая «затирка» следов. Пациент не помнит ничего о сеансах и мало что – о своем пребывании в клинике. Так, только какие-то обрывочные воспоминания. Все это делается для того, чтобы «стереть» стресс, который пациент пережил во время сеанса. В подсознании остается страх перед его бывшим пристрастием, и только.

– Но у Бориса все было не так, – возразил я.

– Борис был изначально психически нездоровым человеком.

– Так вот, может быть, поэтому он и убил Сотникова.

– Может быть, может быть. – Евгений Павлович снисходительно улыбнулся. – Но это вряд ли. Тут, я думаю, замешаны деньги.

– Вы рассуждаете совсем как следователь, который, между прочим, считает главной подозреваемой вашу дочь. Он думает, что это она убила мужа. Именно из-за денег.

– Да-да, – тревожно проговорил Мишарин и по-новому, с надеждой посмотрел на меня. – Постарайтесь ей помочь, – просительным тоном сказал он. – Найдите убийцу.

На этом наша встреча закончилась. С территории психиатрической больницы я выходил в подавленном состоянии. Он меня уличил. Он знал, что я тоже проходил курс реабилитации у Сотникова. Но я действительно мало что помню об этом.

Чтобы заглушить неприятный осадок, оставшийся после разговора с Мишариным, я поехал в магазин к Алевтине. Мне просто необходимо было ее увидеть. Но Алевтины на месте не оказалось. Ее вызвали в прокуратуру. Об этом мне не без злорадства сообщил Анатолий – радовался, гад, что мне не удалось с ней встретиться.

Подавленное состояние, в котором я пребывал, все усиливалось и грозило перерасти в настоящую депрессию. Я подумал, что нет никаких причин так расклеиваться, расследование идет на удивление легко и быстро – всего первый день работаю, а уже есть реальный подозреваемый, и нужно собирать на него материал, а прежде всего – поехать к Борису и поговорить с ним. Но подумал я об этом как-то через силу, испытывая к расследованию неожиданную неприязнь, а к своему подозреваемому, наоборот – симпатию и сочувствие. Поэтому визит к Борису отложил до следующего дня, поехал домой, но уже этим вечером события приняли неожиданный оборот…

Сон угас. Боль вернулась в тело вместе с тревожным набатом колокольного звона. Голос нашептывал что-то, но разобрать слов было уже невозможно. Полина вздрогнула, открыла глаза и окончательно погрузилась во тьму.

– Слава богу! – с облегчением выдохнул Виктор. Его голос неприятно резанул ее не до конца освоившийся с реальными звуками слух. Его руку, которой он сжал ее плечо, захотелось стряхнуть. А как только Полина пришла в себя окончательно, впервые в жизни у нее возникло желание оттолкнуть его. Она с огромным трудом взяла себя в руки, постаралась ничем не выдать своих чувств, но Виктор все же что-то заметил.

– Что с тобой? – удивленно и как-то испуганно спросил он. – У тебя такое лицо, будто ты меня ненавидишь. – Он рассмеялся, но смех прозвучал неестественно, жалко. Это еще больше разозлило Полину.

– Который час? – спросила она, еле-еле сдерживая бешенство, вдруг охватившее ее.

– Почти пять, – сказал Виктор и вдруг спохватился. – Ух ты! Через час мне нужно уходить. Куда только время девается?

Через час. Ну да, в семь у него свидание с Алевтиной. Она видела это свидание, знает, что там происходило. Грезы любви, необыкновенная улыбка, удивительно переменчивые зеленые глаза.

– Ну, расскажи, что ты видела, – отвратительно ласковым, сиропным голосом сказал Виктор. И тут бешенство прорвалось.

– Что я видела? – закричала Полина. – Я бы тебе сказала, да слов приличных подобрать не могу! И какой смысл? Ты сам все это увидишь, в семь часов… Нет, все произойдет позже, когда вы волшебным образом перелетите в ее квартиру из «Грез любви». И вот там – там все и произойдет.

– Да что с тобой? – испугался Виктор и попытался ее обнять, но Полина в ярости вырвалась. – Я ничего не понимаю, – жалобно проговорил он. Но ей нисколько не стало его жалко. Наоборот, это только подстегнуло ее бешенство.

– Поймешь, поймешь. Подожди пару часиков. Ни мертвый муж, ни ревность Толика, ни осуждающие перешептывания коллег, – процитировала она свои видения, – не смогут вам помешать. Любовь одновременной болезнью поразит…

– Полина! – Он снова попытался к ней прикоснуться, но она с ожесточенной ненавистью отбросила его руку.

– Это был ты! Мишарин тебя уличил! Это ты лечился от наркозависимости, а потом то ли забыл, то ли рехнулся, не знаю. И не было у тебя никакого брата! Ты его выдумал, чтобы переложить ответственность на этот вымысел. Ну и убирайся к своей Алевтине! Катись к черту!

– Может, ты все же расскажешь, что произошло? – сдержанным тоном, в котором тоже чувствовалась закипающая злость, спросил Виктор.

– Сам увидишь! – не собираясь сдерживаться, выкрикнула Полина.

Больше они не сказали друг другу ни слова. До шести в молчании досидели в офисе, потом поехали домой, а потом Виктор ушел. На свидание. Даже напоследок ничего не сказав.

Ярость ушла. Полина почувствовала такое отчаяние, какое не испытывала никогда. Хотя нет, испытывала. Когда узнала, что ослепла и что это навсегда. Вот и теперь навсегда. Ничего не исправишь, ничего не изменишь. Он ушел к Алевтине, а потом… потом что-то случится, и он, вероятней всего, погибнет. Как… как однажды уже чуть не погиб. Там, на дороге, конечно, был Виктор, только моложе, а никакой не Стас. Потому что… никакого Стаса никогда не было.