Я завез Алевтину на работу (высадил у скверика, чтобы у ее коллег не возникало ненужных вопросов) и поехал в агентство. Но не смог ничем заняться, не смог впустить в голову деловые мысли – я весь был переполнен Алевтиной. Сел на диванчик, прикрыл глаза и стал вспоминать вчерашний вечер. Потом я незаметно заснул – и сон был продолжением этих воспоминаний.

Разбудил меня телефонный звонок. Это была Алевтина. Я так обрадовался, что не сразу заметил, как испуганно и подавленно звучит ее голос.

– Только что ушел следователь, – сказала она. – Меня подозревают в убийстве.

Через полчаса я был у магазина. Насколько смог успокоил Алевтину и стал судорожно разрабатывать план. Сотников, ее муж, подозревал кого-то из своих бывших пациентов, но даже приблизительного намека не дал, кого именно он имеет в виду. За что бывший пациент может убить врача? Единственное, что приходит в голову, – это врачебная ошибка. Он что-то недорассчитал, недоучел, или препарат, которым проводилось лечение, дал нежелательный побочный эффект. Значит, нужно искать среди тех пациентов, которые после реабилитации в клинике чем-то серьезно заболели. Я позвонил Битову, знакомому следователю прокуратуры, изложил свою версию и попросил посодействовать в получении списка бывших пациентов реабилитационного центра. Посодействовать он обещал, но версию категорически не принял. Главной, а фактически единственной подозреваемой была Алевтина. У Сотникова оказались какие-то крупные счета в нескольких иностранных банках, таким образом, смерть мужа была ей выгодна. Никаких других версий прокуратура и рассматривать не стала. Ну, конечно, зачем, когда есть подходящая жертва, на которую можно свалить убийство? А моя версия была самая неудобная из всех возможных, самая трудоемкая. Честно говоря, я и сам не совсем представлял, как справлюсь с таким объемом работы – проверить по списку всех бывших пациентов на предмет возникновения у них тяжелых болезней.

Битов перезвонил через полчаса. Я сидел на скамейке возле магазина, чтобы не мозолить глаза Алевтининым коллегам. Пока ждал его звонка, со мной произошел маленький и, в общем, смешной, инцидент, который почему-то подействовал на меня угнетающе. Мимо пробежала маленькая белая собачка с подбитой лапой. Я свистнул ей, подманивая к себе, но она вдруг оскалилась и так злобно на меня посмотрела, что я даже испугался. Но тут как раз зазвонил телефон.

– Можешь подойти завтра вечером в регистратуру клиники, – сказал Битов. – К этому времени там все подготовят.

Я поблагодарил его.

– Да не за что, не за что! – насмешливо сказал он. – Врагу не пожелал бы такой работенки. Если больше тебе нечем заняться, дерзай. Но версия твоя не выдерживает никакой критики, так и знай.

– Сотников подозревал кого-то из пациентов, – начал я, но Битов меня перебил:

– Конечно! Что ему еще оставалось? На его месте я тоже бы пациентов подозревал, а не родную жену. Я, кстати, видел сегодня эту вдовушку. Убитой горем ее не назовешь, цветет и пахнет. И глаза с эдакой задумчивой поволокой – мечтает, стерва, как мужнее богатство тратить будет.

Я еле сдержался, чтобы не нагрубить Битову и довольно резко прервал разговор. Положил в карман телефон и пошел сообщить Алевтине последние, в общем, хорошие новости: к завтрашнему вечеру у меня в руках будет список пациентов ее мужа, и я смогу начать работу. На крыльце курил Толик. Я заметил, что у него развязался шнурок на туфле, хотел ему об этом сказать, но он вдруг уставился на меня точно таким же злобным взглядом, как та собачонка, разве что не оскалился. Потом нервно затушил окурок о стену и вошел в магазин вслед за мной.

Все складывалось на удивление удачно. Мне даже в реабилитационный центр не пришлось идти (у меня с ним были связаны не самые лучшие воспоминания). Список пациентов Сотникова прислали из регистратуры в тот же вечер на электронный адрес агентства. Он оказался вовсе не таким устрашающе огромным, как я думал. Причем к каждому больному давался небольшой, но очень полезный комментарий (дата поступления, время пребывания в клинике, краткая история болезни). Я и не ожидал, что в регистратуре работают такие добросовестные люди. Распечатав список, я стал его просматривать со смешанным чувством какого-то щекотного любопытства и ужаса, зная, что натолкнусь на одну фамилию, которую, если бы мог, с радостью оттуда бы изъял. Мою собственную. Но ее там почему-то не оказалось. Зато оказалась другая знакомая фамилия. Я был так поражен, что сначала не поверил своим глазам и стал перечитывать ее по буквам. Нет, все правильно. В списке пациентов доктора Сотникова был Борис Стотланд. Тринадцать лет назад он проходил курс реабилитации в клинике, лечился от алкогольной зависимости. А оттуда был переведен в психиатрическую больницу. Может, это и есть та самая врачебная ошибка, которую я искал?

Я не знал, радоваться мне или расстраиваться. На проверку всех пациентов могла уйти куча времени, а тут сразу обнаружился главный подозреваемый. Но с другой стороны, мне трудно было представить, что Борис – убийца.

Да и не похож он был на убийцу. Несколько странный, несколько не от мира сего, но вряд ли он способен на такую месть. И времени прошло слишком много – тринадцать лет.

И все же с самого утра я отправился в психиатрическую больницу, по адресу, указанному в списке. Персонал больницы оказался не столь любезен в смысле предоставления информации, как в клинике, где работал Сотников, но в конце концов мне удалось узнать, кто является лечащим врачом Бориса, и даже с ним встретиться. Правда, пришлось прождать почти час, пока он закончит утренний обход больных. Но ждал я не напрасно. Я даже представить не мог, какой сюрприз мне был приготовлен. Мишарин Евгений Павлович, лечащий врач Бориса, оказался тестем Сотникова и отцом Алевтины! Он уже знал, что его дочь наняла частного детектива, и легко пошел на контакт. Подробно и – надеюсь! – ничего не скрывая, он рассказал о сути болезни Бориса Стотланда, которого наблюдал все эти годы. Это была не врачебная ошибка и не побочный эффект методики Сотникова. Дело было в самом Борисе, в его психике, предрасположенной к данному заболеванию и сильно расшатанной употреблением алкоголя. Возможно, метод, который использовал Сотников, слега подтолкнул, ускорил болезнь, но не явился причиной. В общих чертах метод состоял в следующем: на зону мозга, отвечающую за удовольствие, происходило воздействие в виде раздражителя. Пациент испытывал ощущения, похожие на те, что он получал от употребления алкоголя или наркотика, только гораздо сильнее, острее и глубже. Затем, так сказать, на пике удовольствия, происходило воздействие на участок мозга, отвечающий за страх. Таким образом, удовольствие сопровождалось ужасом перед ним. Обычно хватало трех-четырех сеансов, чтобы пациент полностью излечился от своего пристрастия. Первые два сеанса у Бориса прошли без каких-либо негативных последствий, он чувствовал себя нормально. А когда проводился третий сеанс, произошло непредвиденное: в результате аварии на электростанции в городе отключилось электричество. Через несколько минут автоматически включился аварийный генератор больницы, и сеанс продолжили. Но его пришлось тут же прервать – с больным случился ужасный припадок панической атаки. Сотников ввел сильнодействующий транквилизатор, но это почти не помогло. Тогда он обратился за срочной помощью к Мишарину.