В 23 года он побывал в Италии, благодаря чему соединил в своём творчестве достижения искусства Северной Европы с наработками итальянских мастеров. Например, в гравюре «Адам и Ева»{63} тела «вылеплены» по античному образцу, и это – влияние итальянцев, но внимание к деталям и текстурам, проработка каждого листочка, каждой веточки, мягкая кошачья шерсть, морщинистая кожа агнца – это признаки северного Возрождения. Соединив одно с другим, Дюрер реформировал искусство своей страны, поднял его на новый уровень. Но он не только демонстрировал преимущества такого синтеза в своих работах – он писал программные теоретические труды, в которых рассуждал о линейной перспективе, живописных техниках, пропорциях человеческого тела. Он же первым из художников Европы написал автобиографию.

В общем, Дюрер отличался активной позицией и вёл своих коллег через тернии к профессиональным высотам. Столкнувшись с дилеммой «лютеранство или живопись», он вновь взял на себя функцию лидера и подарил диптих «Четыре апостола»{64} Нюрнбергу, городу, который официально принял лютеранство. Католики из всех апостолов особенно выделяли Петра – камень, на котором зиждется церковь, первого римского папу – а Дюрер задвинул его вглубь картины. Перед Петром стоит Иоанн в красном облачении. Любимый евангелист Лютера держит в руках Библию, открытую на странице, где написано: «Вначале было слово…» Протестантизм во главу угла ставил именно Писание, и Дюрер эффектно продемонстрировал свою солидарность. Внизу картины он поместил цитаты из Нового Завета, переведённого Мартином Лютером на немецкий язык. Общее послание было понятно: конечно, правоверный христианин не станет молиться картинам, как какой-нибудь язычник, он будет читать Евангелия и молиться господу, а картины – такие как «Четыре апостола» – должны лишь напоминать ему об этом.

Сегодня этот приём называется подстройкой и ведением – Дюрер показал тем, кто считал религиозное искусство недопустимым, что глубоко с ними солидарен, и одновременно попытался привести их к пересмотру столь жёсткой позиции. Надо сказать, что удалось ему это лишь отчасти: жители Нюрнберга повесили диптих в ратуше, и он, возможно, влиял на принятие важнейших для города решений, но общий протестантский курс на отказ от изобразительности сохраняется по сей день.

И всё же это вполне достойный, хотя и не совсем удачный, пример того, как с помощью искусства можно решать изначально не художественные задачи. Порой это получается лучше, чем другими средствами: картина может быть весомым аргументом, она способна подтолкнуть к принятию решения или формированию мнения. Примерно так же обстоят дела и с современными инфлюенсерами (например, блогерами), которым бренды заказывают рекламу, понимая, что такая реклама значительно эффективнее роликов на телевидении или радио. И зачастую дешевле.

Воспитание чувств: как сделать браки по любви новой нормой

Далеко не всегда некая третья сторона использует блогера, чтобы что-то внушить широким массам. Зачастую он сам осознаёт себя инфлюенсером, способным влиять на отношение общества к тому или иному явлению (это как раз случай Дюрера). Я регулярно просматриваю блоги об искусстве и истории, авторы которых пишут о политике или правах секс-меньшинств, потому что считают это важным: если у меня есть аудитория, я должен нести ей свои ценности, должен быть самоназначенным агентом влияния той социальной группы, с которой себя идентифицирую или которой сочувствую, чтобы делать этот мир лучше – в соответствии с собственными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Художников, которые придерживались такой позиции и от чистого сердца несли свои идеи в массы, было особенно много в Британии XVIII века. К примеру, Уильям Хогарт свято верил в то, что искусство обязано выявлять и исправлять пороки общества. С этой целью он, помимо прочего, сочинял поучительные истории и переводил их в формат своего рода комикса без слов. Серия из нескольких картин рассказывала, например, о том, что брак по расчёту – это плохо. Разберём первую картину цикла «Модный брак» (Marriage A-la-Mode){65}, посвящённого именно этой проблеме. Богатый чиновник выдаёт дочь за отпрыска обедневшего дворянина. Отец жениха скептически оценивает предложенный за такой мезальянс мешочек золота и укоризненно тычет в фамильное древо: мол, смотрите, наш род существует со Средних веков, не стоит ли такая родословная ещё одного мешочка? В это время дочь богача умывается слезами, а юный дворянин с признаками сифилиса (чёрным пятном на шее) предаётся самолюбованию и нюхает табак. В ногах у него сидят собачки – традиционный символ супружеской верности. Для вящей доходчивости метафоры Хогарт усадил собак в те же позы, что и молодожёнов, и сковал цепью.

История, упакованная в серию из шести картин, закончится тем, что юрист, который в первом явлении нашёптывал что-то девушке, станет её любовником, убьёт её неверного мужа и будет за это повешен. Она примет яд и оставит после себя больное дитя, которое, очевидно, не сможет продлить род.

Хогарт продал все шесть картин серии за 126 фунтов, но перед этим он выполнил гравюры, графические копии живописных работ, которые издал большим тиражом и продавал по гинее за комплект. Серия не только пользовалась спросом и обеспечила художнику доход, но и, что намного важнее для самого Хогарта, несла в массы его светлую идею: женитесь по любви, а браки по расчёту давайте оставим в прошлом!

Агенты влияния в науке и распространители идей панславизма

Термин «агент влияния» вошёл в обиход в годы холодной войны и знаменовал усиление информационных боёв. Агентами влияния могли быть журналисты и писатели, люди с большой аудиторией, которые формировали у этой аудитории положительный образ одной из сторон конфликта. Однако информационные войны велись задолго до XX века и не только в области политики. При противостоянии магического мышления и научного подхода, космополитизма и национализма всегда на сцену выходили агенты влияния.

Эдьютейнмент XVIII века: как из эксперимента сделать захватывающее шоу

Следующее за Хогартом поколение английских художников подарило миру Джозефа Райта, амбассадора промышленной революции в искусстве. Мы уже говорили о том, что в искусстве размер имеет значение, и до XIX века крупным форматом был представлен солидный жанр – историческая живопись. Райт писал картины большого размера, около двух метров на полтора, и посвящал их науке. Таким образом он возвеличивал и популяризировал научные открытия.