По версии Стройникова, именно матросы, фактически выйдя из повиновения, заявили, что не желают взрывать фрегат, а предпочитают сдачу в плен, а потому у него просто не оставалось выбора… Ну а как же все обстояло на самом деле?

Отметим, что, несмотря на то что в команде «Рафаила» было много рекрутов, в целом она была весьма опытная. Чтобы понять это, достаточно еще раз посмотреть боевые дела фрегата в 1828–1829 годах: непрерывные крейсерства и походы, бомбардировки крепостей и высадки десантов. Поэтому даже рекруты, прибывшие на фрегат к моменту его вступления в боевой строй, на самом деле к маю 1829 года уже имели немалый боевой опыт. Да и к качке команда уже попривыкла, а потому утверждение, что матросы валялись в беспамятстве и не желали ничего делать, – очередная напраслина на матросов организаторами сдачи. Во время суда матросы «Рафаила» дали показания, которые полностью изобличали командира и старшего офицера в обмане.

На выходе из Сизополя вместо прямого курса, соответствующего цели назначения, взято было направление на Амасеру, удалявшее фрегат от прямого пути, приближавшее его, без всякой необходимости, к анатолийскому берегу и бывшее причиною встречи с турецким флотом.

Взаимное положение фрегата и турецкого флота с того времени, как он был усмотрен, до самой сдачи; составление совета, на котором положено было сражаться до последней возможности и потом взорвать фрегат; отправление парламентеров; прибытие турецких чиновников, и последовавшее по их предложению оставление командиром и офицерами фрегата – все это происходило точно так, как описано в приведенном выше рапорте Стройникова.

Показание Стройникова, что нижние чины, узнав о намерении офицеров взорвать фрегат, объявили, что сжечь его не допустят, опровергнуто единогласно офицерами, которые объявили, что никакого сопротивления, ниже воспрепятствования, ни от кого из нижних чинов не слыхали, никакой перемены в их лицах не заметили и полагают, что постановление совета им было неизвестно.

Показание Стройникова, что из числа нижних чинов было много страдавших качкою, также опровергнуто единогласно; по объяснению нижних чинов, все люди были на своих местах в готовности действовать.

Перед отправлением парламентеров на турецкий адмиральский корабль офицеры были вновь созваны командиром на совет. Объяснив им о безнадежном положении фрегата, а также о несогласии команды на сожжение его, о чем донесено ему, Стройникову, капитан-лейтенантом Киселевым, командир фрегата объявил за сим, что хотя сам он готов не щадить жизни, но для спасения 300 человек, составлявших экипаж фрегата, полагает вступить с турками в переговоры насчет сдачи, с тем чтобы команда в непродолжительном времени была возвращена в Россию. На это предложение изъявили согласие все приглашенные на совет офицеры, исключая унтер-офицера Панкевича, который полагал не отдавать фрегата без боя, но мнение этого офицера не было никем поддержано. По отправлении парламентеров по приказанию Стройникова были спущены на фрегате флаг, гюйс и вымпел и отданы фалы у марселей и брамселей.

Наконец, объяснение, данное шкиперским помощником 14-го класса Цыганковым, подтвержденное вполне нижними чинами и некоторыми офицерами, открывает положительно, каким образом был доведен фрегат до сдачи. Объяснение это заключалось в следующем: когда фрегат был окружен неприятелем, тогда ему, Цыганкову, поручено было собрать на баке унтер-офицеров и старослужащих матросов; по исполнении им этого приказания капитан-лейтенант Киселев, придя на бак, говорил собранным тут нижним чинам: «Ребята, видите ли, мы со всех сторон атакованы, что мы должны делать?» Тогда некоторые из команды отвечали: «Власть ваша, что хотите, то и делайте, мы на все готовы, хоть сейчас откроем огонь». Потом Киселев начал опять: «Мы и сами согласны защищаться до последней капли крови и потом, сблизившись с неприятельским кораблем, взорвать фрегат». На это боцман Иванов, квартирмейстер Бирючек и некоторые из нижних чинов отвечали: «Да для чего же взрывать фрегат, мы еще ничего не видим; лучше открыть огонь, посмотрим, что будет, может статься, и уйдем от неприятеля; мы будем стараться до конца своей жизни». Тогда Киселев говорил в третий раз: «Никак нельзя с ним сражаться по причине штиля и большого волнения, мы находимся под ветром, он нас с первых выстрелов потопит, мы же ему никакого вреда сделать не можем». После этого действительно некоторые из унтер-офицеров и матросов взрывать фрегат не соглашались, говоря: «Лучше начнем палить, а после, что Бог даст, то и будет», другие же отвечали Киселеву: «Вы командиры, власть ваша, делайте, что хотите». Слыша все это, Цыганков осмелился с своей стороны сказать: «Неужели вы думаете сдаться без одного выстрела, на что это будет похоже?» На что Киселев отвечал грубо: «Не ваше дело об этом рассуждать, есть старше вас». Унтер-офицер Панкевич показал, между прочим, что капитан-лейтенант Киселев после разговора с нижними чинами на баке, возвращаясь оттуда, объявил командиру и офицерам, что команда взорвать фрегат допустить не хочет, а потому драться будет совершенно бесполезно: сколько ни дерись, все же быть в руках неприятеля; что, начавши бой, не сделаем ничего, а только ожесточим турок. Лейтенант, находившийся у управления парусами, объяснил, что Киселев приказывал ему, еще прежде отправления парламентеров, спустил флаг и отдать фалы, но он отвечал, что не сделает этого без личного приказания командира фрегата.

Комментарии, как говорят, в данном случае излишни… Если у кого-то и были какие-то сомнения в трусости командира фрегата и его старшего офицера, то после опроса матросов все стало на свои места, причем обнаружились не только трусость Стройникова и Киселева, но их обман и подлость. Жалкие уверения Стройникова, что он передоверился своему старшему офицеру, который сообщил ему о нежелании команды взрывать фрегат, то перед нами лишь жалкие потуги обмана. Фрегат не настолько уж огромный, чтобы командир сам не мог узнать мнение своих матросов, а удовлетворился докладом старшего офицера. Не на Луне же был в тот момент Стройников! Понятно, что командир «Рафаила» услышал от Киселева то, что хотел услышать. Этим была соблюдена формальность для будущего отчета начальству и некое оправдание перед офицерами фрегата. Сразу же после этого Стройников лихорадочно приступил к сдаче в плен, хотя времени и для личного общения с командой, и для приготовления судна к бою у него имелось в избытке.

Из воспоминаний вице-адмирала В.И. Мелихова: «Не входя в подробное рассмотрение обстоятельств, сопровождавших потерю фрегата “Рафаил”, и уже подвергшихся окончательному суду, мы считаем, однако ж, не излишним присовокупить, что в этом несчастном событии нет ничего, что могло бы послужить к укоризне кого-либо, кроме главнейших участников сдачи. При отправлении к Трапезонду фрегата “Рафаил” не было ничего решительно, что могло бы возбудить сомнение за безопасность его в пути, а долговременная, ничем до тех пор не опороченная служба офицера, командовавшего фрегатом, представляла ручательство в том, что, будучи поставлен вне непосредственного на него влияния главного командира, он найдет в самом себе довольно твердости и благоразумия, чтобы удовлетворительным образом исполнить возложенное на него поручение. Не раз предприятия великих полководцев не удавались от неточности в исполнении подчиненными данных инструкций, или от неожиданных ошибок со стороны лиц, которым доверялись отдельные команды, но, в таком случае, несчастье, более или менее заслуженное, постигшее начальника отдельного отряда, не в состоянии помрачить славы, ни главного вождя, ни войска».