Королева-мать смягчила свое отношение к бегству дю Плесси и к той роли, которую сыграл в нем Анри, и попросила Люиня разрешить Арману Жану вернуться к ней. Тот написал серию преувеличенно почтительных писем Людовику XIII и предпринял ряд других шагов, частично через отца Жозефа, и это просто возмутило двор короля, все еще беспричинно опасавшийся, что дю Плесси может втайне готовить альянс между королевой-матерью и Конде. У дю Плесси были некоторые основания возобновить жалобы на то, что его идей не понимают. При всем своем практическом, прикладном характере они были не просто внешне религиозными, а имели столь же глубокие мистические корни, как и идеи отца Жозефа, Берюля, Винсента де Поля и Франциска Сальского.[85]

26 октября 1617 г. дю Плесси был направлен из Куссе в Люсон. Он перевез свое имущество из Блуа, снял жилье, принадлежавшее Люсонскому капитулу, и прожил в своей епархии с ноября 1617 г. до апреля 1618, ведя переговоры по поводу проповедников, семинарии и богадельни с Берюлем и капуцинами. В феврале брат дю Плесси, Анри, и его зять, Рене де Виньеро, которому было поручено управлять делами дю Плесси и держать его в курсе парижских событий, были отправлены в свои поместья. 7 апреля 1618 г. они были отосланы вместе с самим дю Плесси в папский анклав в Авиньоне. Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по причине того, что предоставлял слишком большой простор для возможных интриг. В «Мемуарах» этот шаг неправдоподобно объясняется различными тайными кознями, но, вероятнее всего, он был следствием постоянного страха Люиня перед возможностью того, что дю Плесси станет играть роль посредника в деле оправдания королевы-матери, в то время находившейся под строгим военным надзором в Блуа. Люинь держал под контролем всех ее придворных.

Дю Плесси поспешно покинул Люсон в Страстную пятницу и потратил месяц на то, чтобы пересечь Францию. Папская курия, с которой эти дела не обсуждались, была явно недовольна тем, что светская власть удалила епископа из его епархии, но в то же время опасалась быть втянутой во французские внутриполитические раздоры. Рим, как и Париж, явно, но несправедливо подозревал дю Плесси в реальном или потенциальном участии в заговорщической деятельности.

Говорили, что неловкие попытки дю Плесси оправдать себя только ожесточили Люиня и что исключительно по его собственной вине период относительно благосклонного к нему отношения после переворота сменился немилостью. Его деятельность, несомненно, раздражала и вызывала подозрения, но на самом деле она была необходимым следствием его потребности защитить свои принципы. Он не плел интриг против короля. Никогда он не изменял своему патриотическому и религиозному долгу — работать в интересах богоданного монарха и тех, кто ему служит.

15 октября 1618 г. Анри потерял жену, остававшуюся в Ришелье в ожидании рождения ребенка. Мальчик прожил недолго и умер 8 декабря. Двору потребовалось семь месяцев, для того чтобы удовлетворить просьбу Анри о возвращении для ухода за женой и младенцем-сыном, которого он в итоге так никогда и не увидел. После этой двойной потери Анри написал завещание, оставив практически все свое имущество религиозным орденам, но в следующем году, за несколько дней до собственной смерти, пересмотрел его. Оба брата увидели, как рушатся их надежды. Им было уже за тридцать — и никаких перспектив на горизонте. Каждый из них переживал момент глубочайшего отчаяния, и казалось, что надеяться уже не на что.

Все три изгнанника — дю Плесси, Анри и Рене де Виньеро — часто подавали прошения о разрешении вернуться домой на короткое время. Просьбы двух последних в итоге были удовлетворены. Что касается епископа Люсонского, то, возможно, двор рассчитывал в нужный момент использовать позволение вернуться к пастырским обязанностям как предмет торга с целью добиться благосклонности Рима. А пока дю Плесси, в чьих письмах, адресованных капитулу Люсона, вновь появился религиозный пыл, заканчивал в Авиньоне «Наставление христианина», свой важнейший пастырский труд, начатый около 1609 г. Он также написал завещание, оставив свое серебро собору в Люсоне, а библиотеку и 1000 ливров — семинарии.

Вначале 1619 г. карьера дю Плесси достигла своей низшей точки, пусть даже его опала, как и у королевы-матери, была относительно мягкой. Ему было тридцать четыре года. Двор пренебрежительно называл его «Люсоном» и считал не более чем провинциальным епископом. Он был полезен несколько недель, в течение которых помогал королеве-матери обустроиться в изгнании, но эта деятельность, равно как и близость к Кончини, также делали его вызывающей подозрения, предположительно инакомыслящей и потенциально опасной фигурой для Люиня, который систематически унижал Марию Медичи. Хотя опасность, которую дю Плесси представлял для королевского фаворита, казалась не столь значительной и уравновешивалась возможностью того, что он мог принести пользу в любых переговорах с Марией Медичи, все-таки Люинь предпочел отправить его в Авиньон и забыть о нем.

Мы можем лишь приблизительно представить, каково было душевное состояние дю Плесси в то время. В Люсоне он целиком посвящает себя роли епископа-реформатора, церковного писателя и католического полемиста. Даже после своего фиаско, закончившегося отъездом в Авиньон, он мог вполне обоснованно надеяться на выдающуюся карьеру церковного деятеля. Однако опала была вполне реальной, а регулярные отказы, которые он получал в ответ на свои просьбы о возвращении, — угнетающими. В конце концов, он уже успел вкусить чувства глубокого удовлетворения, которое ему доставило пребывание в государственном совете, а опыт подсказывал ему, что его практические навыки как в политике, так и в дипломатии были гораздо более высокого уровня, нежели те, которые он проявлял, когда на первых порах навязывал свои услуги только что овдовевшей регентше. С другой стороны, он должен был понимать, что изгнание, которому вряд ли суждено было продлиться вечно, все-таки оставляет ему некоторую свободу выбора.

У него не конфисковали имущества, и худшее, чего мог ожидать дю Плесси, — это оставаться не у дел до тех пор, пока не рассеется недоверие Люиня, а это, несомненно, должно было произойти, после того как со временем королева-мать и ее сын примирятся друг с другом. Даже если бы Люинь стал противиться возвращению дю Плесси в обозримом будущем, папа не мог бесконечно терпеть изгнание епископа, мешавшее ему выполнять свой пастырский долг, особенно учитывая заметную роль, которую дю Плесси, пусть и недолго, играл в делах своей страны, и открытую защиту им Тридентских реформ. Рано или поздно переговоры должны были начаться.

Шквал мрачных писем, которые дю Плесси рассылал всем подряд из Люсона перед ссылкой в Авиньон, свидетельствует о его стремлении, равно как и о насущной необходимости, получить поддержку и по возможности покровительство. Папский нунций сообщал в Рим о потере дю Плесси авторитета при дворе, и Павел V проявил признаки сочувствия, хотя и только на словах. Пастырский и полемический энтузиазм дю Плесси был замечен. Только что, в 1618 г., он опубликовал в своих «Основах вероучения…» направленный на поддержание мира, проницательный и весьма высоко оцененный обзор религиозной жизни во Франции и ее богословских и юридических истоках, защищая ту точку зрения, что религиозную терпимость необходимо ограничивать там, где раскол ведет к политическим действиям. Полностью выйти из авиньонской безысходности и продолжить свою пастырскую деятельность ему помогло написание «Наставления христианина».