Я покачал головой, ничего не понимая, когда она сделала шаг назад.

— Я люблю тебя, Рим, а не Бахтина. И всегда любила. Тебя.

Если бы сейчас началось извержение вулкана, или рядом взорвался противотанковый снаряд, или упал самолёт, я бы не заметил.

— Ты… — я покачал головой. Нет-нет-нет, этого не может быть. Это какой-то плохой сон, бред, иллюзия, у меня помешательство. — Ты отдёргиваешь руку, когда я к тебе прикасаюсь.

— Потому что прикасаться к тебе — выше моих сил. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Я… — она покачала головой, сглотнув ком в горле. И разрыдалась. — Я не могу без тебя. И не хочу, чёрт побери! Рим!

Батя мой Рамзес!

Я прижал её к себе. Приник губами к волосам. И не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Глупая ты моя, упрямая Принцесса… на горошине.

Ну зачем? Ну почему сейчас?

— Это я заплатила той потаскушке, чтобы она переспала с Бахтиным, — всхлипнула Славка, прижимаясь ко мне. — Я выложила те фотографии в сеть. Я раздула скандал. Чтобы подать на развод.

— Зачем?! — укачивал я её как маленькую, пока она плакала.

— Потому что хотела уйти от него, но не знала, как.

— А для этого нужны какие-то особые причины?

— Мне — да.

Я почувствовал, как она дрожит. То ли от холода, то ли это было нервное.

Стоять на улице на холодном ветру, что поднялся к вечеру, точно было неразумно.

Укутавшись вдвоём моей курткой, мы пошли к машине.

Я включил печку на полную мощность, чтобы Славку согреть. Я завернул её и в плед, и в свою куртку, но она всё равно дрожала.

— Я думал, да и до сих пор думаю, что тебя травит Бахтин, поэтому у тебя начались проблемы с памятью, — признался я.

— Что? — подняла она на меня глаза и ужаснулась, когда до неё дошёл смысл моих слов. — Нет-нет-нет, ты что! Макс он… он же наоборот. Он… нет. Он бы никогда… — она покачала головой, закрыла лицо руками и уткнулась в колени.

Я не понимал, должен ли я что-то сделать, или сказать — она сидела, согнувшись, так долго. Очень долго. Но слова ни шли на ум. Ни одного. И я молчал.

— Как же это сложно, — наконец сказала она и откинулась к спинке кресла. — У тебя есть вода?

— Да, — подал я ей ту самую бутылку, что мы пытались проковырять.

Она открыла её привычным движением. Сделала большой глоток. Вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Если не хочешь, можешь ничего мне не рассказывать, — бросил я бутылку обратно в бардачок.

— Я не хочу. Но я должна. Ты должен знать, — набрала она воздуха в лёгкие. Резко выдохнула. — Я была беременна. Твоим ребёнком.

Я замер как манекен в витрине.

А я то думал, она уже ничем не сможет меня сегодня удивить.

герасим был неразговорчив

и становился всё немей

с увеличеньем поголовья

мумей

— Так Макс и узнал, что я была ему неверна. И он сразу подумал на тебя. Он же не дурак. Он понял куда я сбежала перед свадьбой. И понял, почему вернулась.

— Как? — помотал я головой. — Как он мог узнать, что это мой ребёнок, а не его?

— Потому что он сделал обратимую вазэктомию. Давно. Не знаю кто из окружения его надоумил, возможно, юристы или адвокат. Беспорядочные половые связи у звёзд, будь они спортсмены или артисты, в порядке вещей. Каждый раз думать о том, не принесёт ли очередная случайная подружка «радостную» весть, а потом отсудит половину состояния — хлопотно и муторно. Желающие родить ребёнка от «звезды» не переводятся. Вот он временно и перевязал семенные протоки. До меня. И я, конечно, не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И что было потом?

— Потом? — она снова попросила воды. Я подал. Бутылка так и осталась у неё в руках. Она её даже закрывать не стала. — Потом… я потеряла твоего ребёнка. На третьем месяце.

— Он тебя ударил?! Избил, когда узнал?!

— Нет. Нет! — снова покачала Слава головой. — Он был в шоке, что я ему изменила. В гневе. Рычал от боли и ярости. Ударил в стену рядом со мной. Со всей силы. Выбил палец. Но меня он не трогал никогда. Хотя я, наверное, заслужила.

— Ты испугалась?

— Нет. Я была потрясена, что для него это важно. Я сделала ему очень больно. Но выкидыш случился где-то через неделю. Я не знаю, как, почему, — она сделала ещё глоток воды, но губы всё равно предательски затряслись. И она снова расплакалась. — Я проснулась… вся в крови… И его… его уже не было… нашего малыша.

Я сглотнул ком в горле.

— И ты всё равно осталась с Бахтиным?

Она вытерла слёзы и уставилась в тёмное стекло невидящими глазами.

— Ты бы меня не простил. Ты уже женился. Ребёнка я потеряла. Что воля, что неволя — мне было всё одно. И Макс бы меня не отпустил. Он приговорил меня терпеть его измены, подписал контракт с «Пегас Голден» — это американский хоккейный клуб — на девять миллионов долларов и улетел в Неваду. Я виновата, Рим, и перед ним, и перед тобой…

— Почему ты не полетела с Бахтиным в Америку? — выдохнул я.

Взял у неё бутылку воды и выпил чуть не всю.

— Потому что отцу стало трудно справляться с компанией, — ответила Славка, когда я убрал «талый ледник» и снова на неё посмотрел. — Химиотерапия одна, другая, операция его сильно подкосили. А я у него одна. И то, что компания перейдёт ко мне, даже не обсуждалось. Но, знаешь, я благодарна отцу за его слабость и болезнь в те дни, как бы абсурдно и жестоко это ни звучало. Если бы отец был крепче, если бы справлялся сам, я бы сорвалась и улетела в Парадайз к мужу.

— Зачем? Потому что чувствовала себя виноватой?

— Потому что уже не могла иначе. Я бегала за ним с семнадцати лет. Я так привыкла за ним бегать, а он считать меня своей, что я даже не представляла, как жить иначе. Кроме него, у меня ничего и не осталось. Теперь он был моя жизнь.

Замещение…  Зависимость… Одну она заменила другой… Еду — хоккеистом… — крутилось у меня в голове.