Мелькнула даже мысль – сбежать отсюда. Но руки и ноги слушались плохо, да и явилось отрезвляющее чувство стыда: ведь мой друг Грош в минуту опасности не бросил меня!

Так я и остался сидеть неподвижно, глядя на приближающееся таинственное свечение и вознося молитвы Всевышнему, а также всем богам и духам, покровительствующим этой местности…

Тем временем свечение незаметно расползлось в стороны, выхватив из мрака торчащую в отдалении кладку колодца и редкий кустарник…

И тут я увидел ЕЕ.

…Чем больше я силюсь вспомнить ту ночь, свои чувства и мысли, тем больше путаюсь в собственных воспоминаниях. Это неудивительно: много ли достоверного может рассказать человек о встрече с самым прекрасным, что когда-либо было в его жизни? А в моей жизни было немало. Но ничто так и не сумело затмить той единственной встречи – под высохшим деревом, посреди спящей степи…

– Я слышала музыку… – робко сказала она.

Рассудок мой помутился: никогда в жизни я не слышал более прекрасного голоса. Уже он один может заставить мужчину бросить все и отправиться странствовать в тщетном желании вновь услышать его…

Но я и без того был странником и в странствиях своих нашел этот чудный голос, это неземное лицо, волосы, шею…

Неземная… Это единственное слово, что подходило, чтобы описать ее. Все прочие слова бледнели, просто оскорбляли ее сущность… О, дай мне силы, Всевышний, чтобы вынести эту невероятную красоту!

– Это ты пел? – спросила она.

Я поморгал, пытаясь понять, не снится ли мне все это, и ответил:

– Я…

Девушка медленно обходила наш маленький лагерь, с любопытством разглядывая разбросанные предметы, остатки еды, вальяжно разлегшегося Гроша…

– Какое все… настоящее… – с чувством сказала она, и я не сразу понял, что это за чувство.

Тоска.

Незнакомка вновь посмотрела на меня и потребовала:

– Играй!

Я не мог противиться этому голосу. Судорожно схватив лютню, принялся наигрывать, не соображая, что за звуки льются из инструмента. Но девушка вдруг улыбнулась – такой счастливой улыбкой, что я почувствовал крылья у себя за спиной.

Наверное, никогда я не играл еще так хорошо. Но главное не в этом. Похоже, ЕЙ нравилось не столько мое мастерство, сколько сами звуки, рассыпающиеся в ночном воздухе.

Она рассмеялась – и смех ее нежными колокольчиками рассыпался в ночи.

– Настоящее… – повторила она, приближаясь ко мне.

Она тихо села на примятую траву, прямо напротив, разглядывая мое лицо. И вдруг протянула ко мне тонкие руки, коснувшись моего лица теплыми пальцами.

Наверное, подобное потрясение я испытал до этого лишь однажды – в подземельях инквизиции. Только это было с совершенно другим оттенком: ничего приятнее в моей жизни не было. Не знаю, какие силы не дали мне, как обычно, свалиться в обморок – наверное, лишь ее настойчивая просьба:

– Играй…

Я понял, что онемевшие пальцы перестали терзать струны, но заставил их вновь извлечь из лютни мелодию.

А ее тонкие пальцы погрузились в мои волосы и… Нет, описать это невозможно!

Единственное, что я понял: вряд ли я так уж понравился незнакомке. Скорее, я просто был первым из людей, кого ей довелось коснуться. Наверное, ей было интересно – как кожа рук чувствует волосы, как слух воспринимает звуки, а глаза – впитывают мое изумление.

Она вновь рассмеялась и отпрянула, разглядывая меня с некоторого расстояния.

– Кто ты? – хрипло просил я.

Она лишь улыбнулась в ответ.

– Как тебя зовут?

– Иноэль… – медленно произнесла она, словно пробуя на вкус звуки. – Да, меня зовут Иноэль.

– Откуда ты здесь? Вокруг – ни жилья, ни людей…

Улыбка покинула ее лицо, девушка огляделась, как мне показалось – немного растерянно.

– Я услышала музыку. И пение. Ты хорошо пел, мне понравилось…

Только ночь спасла меня: я ощутил, как запылали мои щеки, уши. И чтобы хоть что-то сказать, я произнес:

– Ты красива… как ангел.

Тут что-то произошло.

Иноэль резко поднялась на ноги и посмотрела на меня совсем другим взглядом – от которого мне стало не по себе. Но я нашел в себе силы подняться. В голове мелькнула догадка, грозящая свести с ума любого.

– Упавшая звезда… – проговорил я.

– Лучше молчи. – Иноэль предостерегающе подняла руку.

– Молчу… – обреченно сказал я. – Ты прекрасна… Кто-нибудь говорил тебе об этом?

Иноэль странно посмотрела на меня, покачала головой:

– Никто… из смертных.

В горле у меня пересохло. Слова отказывались покидать мои уста.

А Иноэль одарила меня на прощание долгим взглядом прекрасных глаз – и, повернувшись, медленно удалилась обратно в ночь.

…Я долго стоял, потрясенный происшедшим, пока не вздрогнул от вполне земных звуков: громко всхрапнув, проснулся мой приятель.

– О-о… – простонал он, держась за голову. – Что за зелье было в этом кувшине? Я видел чудесный сон…

– Девушку… – бесцветно сказал я.

– Да! – встрепенулся мой друг, приподымаясь на локте. – Девушку ангельской красоты!

– Она пришла сюда в бледном сиянии, сидела у огня и гладила мои волосы…

– Э-э! – возмутился Грош. – Она гладила мои волосы!.. Погоди, может, это зелье из кувшина вызывает такие чудные видения? Тогда я, пожалуй, глотну еще…

– Боюсь, это было не видение… – проговорил я, глядя в темноту.

– Боишься? – удивился мой друг. – Но почему?

Я промолчал. Потому что и сам не смог бы ответить на этот вопрос.

Проснулся я от того, что в глаза бил яркий солнечный луч, назойливо стремясь пролезть мне под веки. Некоторое время я лежал, пытаясь защититься от солнца ладонью, пока не услышал голос приятеля:

– Эй, менестрель, хватит притворяться мертвым! Это мы всегда успеем, а сейчас пора в путь!

Я сел, не открывая глаз, приводя мысли в порядок, затем, пошатываясь, поднялся. И только после этого разлепил сонные веки.

Все было на месте – и дымящиеся угли костра, и дерево, и колодец, и равнина, окружившая нас.

Не было только уверенности, что произошедшее со мной ночью не было сном. Прекрасным – но всего лишь сном…

Мы двинулись дальше – по следу звезды, что становился все более отчетливым. В какой-то момент придавленная трава исчезла, уступив место обожженной черной земле.