– Ты бы хоть всплакнула ради приличия, – услышал он злой Пашин голос.

– Еще чего! Туда ему и дорога, – огрызнулась Нора.

Леонидов сделал шаг вперед и сладко пропел:

– Здравствуйте, Павел Петрович. Не застал вас вчера на работе и очень огорчился. Очень. Искал сегодня с утра, узнал, что вы на кладбище поехали и решил проявить инициативу. Вы как на это смотрите? Положительно?

– Добрый день, – кисло отозвался коммерческий директор и нервно поправил галстук. – Место для разговора не совсем удачное, вам не кажется?

– Что ж поделаешь, если хотите, можем проехать в Управление. Побеседуем в кабинете. Сразу предупреждаю: кондиционера нет, вид из окна удручает. Должно быть, поэтому оттуда частенько уходят со слезами на глазах. Жалеют меня. Или себя? Как вы думаете?

– У вас оригинальная манера общения э-э-э…

– Леонидов Алексей Алексеевич, – отвесил он легкий поклон. – А вы как хотели? «Сесть! Встать! Отвечать на вопросы четко и внятно!» Так? Предпочитаете, когда на вас кричат?

– Я предпочитаю беседу в присутствии адвоката.

– А деньги есть? На адвоката?

– Нора, возьми ключи, посиди в машине.

Алексею вновь пришлось ощутить ледяной холод ее взгляда. Показав, как она презирает Леонидова и ему подобных, Нора взяла у любовника ключи и уселась на переднее сиденье «Пежо». И тут в воротах появилась та самая пара. Красавица в черной шляпе с широкими полями и ее спутник. Леонидов взял коммерческого директора под локоток и развернул его лицом к воротам.

– Не подскажете мне, кто эти люди?

– Понятия не имею, – пожал плечами коммерческий директор. – Хотя постойте… Я видел семейный альбом Серебряковых. Там есть и мои фотографии. Мы из одного города, в одной школе учились, но поступили в разные институты. Так вот, это девушка его однокурсника. С которым Саша жил в одной комнате в общежитии. Теперь уже, должно быть, жена. Имени не припомню. Но… Такое лицо не забудешь.

– Именно.

Леонидов проследил, как мужчина помог женщине в шляпе усесться в серебристый «Вольво» универсал. Обращался он с ней, словно с хрустальной вазой. Что неудивительно. Будь у Леонидова такая женщина, он бы вообще не позволил ей коснуться ногами грешной земли.

Все так же поддерживая коммерческого директора под локоток, Алексей повел его по тропинке вдоль забора, которым было огорожено кладбище.

– Павел Петрович, я был вчера в вашем офисе. Обстановка у вас там… Нездоровая, одним словом. Скажите, кто назначил Иванова управляющим, вы или Серебряков?

– Факт назначения Валерия Валентиновича был согласован мною с Серебряковым, он же одобрил впоследствии все его действия, – официальным голосом сказал Сергеев. – Если я в чем-то и был не согласен, так моего мнения не спрашивали. Да отпустите же наконец мою руку!

– Как же так? – спросил Алексей, разжимая пальцы. – Вы второй человек на фирме, а к вам не прислушивались?

– Я занимался другим. Не подбором персонала. Контрактами, закупками, перепродажей. Мне хватало.

– Следует понимать так, что в конфликт с Серебряковым вы вступать не хотели? Даже если вам что-то не нравилось?

– Послушайте, я занимался своим делом. Делом, понимаете? Мой день был расписан по минутам! – повысил голос Сергеев.

– Значит, подбором персонала вы не занимались. А управляющий? Кандидатуру которого вы согласовали с Серебряковым?

– О Господи! Какие мелочи! Не цепляйтесь к словам! Кто, кого, когда назначил! Ерунда! Кого это волнует?

– Ну, тех людей, которых уволил Иванов, волнует.

– В период кризиса жесткие меры необходимы. Я попытался объяснить это людям.

– А вы объяснили им, почему, несмотря на кризис, набрали новых, причем из числа родственников управляющего?

– Мне не хочется развивать эту тему. Это бессмысленно. Если вы так настойчиво меня искали, чтобы прочитать мораль, то мы оба потеряли время.

– Вы правы, Павел Петрович, я вас побеспокоил по другому поводу. Это касается лично вас. Но прежде чем мы перейдем к главному, позвольте вам сказать, что вы трус. Вы боялись покойного Серебрякова и терпели, когда он вами помыкал. Вы числились вторым лицом на фирме, а голоса не имели. Неучастие в судьбах уволенных людей – это есть соучастие в их увольнении. Если выяснится, что Серебрякова убили из мести, то вы – соучастник.

– Недоказуемо, – промямлил Сергеев. – И под статью не подходит. Если у вас ко мне ничего больше нет, то…

– Какова сумма вашего долга Серебрякову?

Павел Петрович побледнел, потом замялся, явно подбирая слова.

– Смелее, – подбодрил его Алексей. – Я человек бедный, но фантазия возносит меня до уровня Рокфеллера. В душе я миллиардер. Смелее.

– Мои долги… Это касается только меня…

– Отнюдь. Я узнал, что Серебряков потребовал с вас часть долга, а именно семьдесят тысяч долларов и именно двадцать девятого августа. В срочном порядке. Поставил ультиматум.

– Да вы что, думаете, будто я могу убить друга за семьдесят штук?! – взвизгнул Паша.

– Да кончилась она давно, дружба ваша! – повысил голос и Алексей. – Вы его ненавидели. По глазам видно. Комедию не разыгрывайте. «Друга… убить…»

– Да никого я не убивал, у меня же алиби!

– Ваше алиби сдаст вас при первой же возможности. Уже сдает.

– Ну это вы… врете, – с трудом выдавил Сергеев.

– Это любимых не предают. А у вас с Еленой рыночные отношения. Узнав, что у вас нет денег, она так огорчилась, что забыла о том, что она ваша девушка. Нет у вас алиби, Павел Петрович. Забудьте.

– Мне не было нужды его убивать. Я достал деньги. Не все. Но достал.

– Сколько и где? Кто дал вам денег под честное слово, если вы давно уже вышли из доверия? Кто?

– Мне бы не хотелось говорить на эту тему…

Леонидов глазам своим не поверил: коммерческий директор залился краской! Правда, быстро с собой справился, но сам факт!

– Придется объясниться. Долги – это мотив для убийства. Либо вы их отдали, либо…

– Это связано с женщиной, – поспешно сказал Сергеев. – У нас с вами беседа неофициальная, без протокола. И я надеюсь… Короче, я попросил одну даму, замужнюю, разумеется. Ее муж, он… Словом, жена его раскрутила. Семьдесят он, конечно, не дал, дал пятьдесят. Я позвонил Серебрякову. Упросил. Умолил. Возьми, мол, пятьдесят. Отдам все до копейки. Потом. Отработаю. Ночей спать не буду.

– А он?

– Он в этот день добрый был. Хотите верьте, хотите нет. Сказал, что погорячился, что пятьдесят его вполне устроит. Остальные долги подождут. И даже… Не поверите! Принес свои извинения! Сказал, что надо быть добрее к людям, тем более к старым друзьям. Что отныне будет прислушиваться к моему мнению. Более того, все к нему будут прислушиваться. Мы помирились. Я говорю правду!