Ворвался Лео Стоун.

— Вам ведь сорока еще нету, да? — задыхаясь, спросил он Эдвина. Эдвин, недоумевая, кивнул. — А под какой фамилией вы обычно живете? — задыхался Лео.

— Под собственной, — признался Эдвин. — Прибой. Но какое…

— Прибор, — кивнул Лео. — Тоже красиво. — И опять побежал к свистуну.

— Честно было бы, — проговорил из угла Ларри, — дать нам реванш. — Он прикончил пинту и тщательно причесался.

— Точно, — подтвердил тощий Фред. — Альберт, бери снова мел. — Альберт уже сидел у доски с мелом в руке и с разинутым ртом.

Лес энергично кивнул в знак согласия принять вызов и от расстройства запел матросскую песнь, с которой начинается «Тристан и Изольда». Пел он ее в незнакомом апокрифическом переводе:

Свежий ветер с моря

Задувает снова.

Ох, хлебнешь ты с ними горя,

Ирландская корова.

Выиграв очередь, Лес вбил три монеты. Мел черкнул раз, два, три. Фред положил четыре. Эдвин заполнил средний ряд и вбросил две в Шотландию.

— Славная опера, — сказал Лес. — Этот малый поехал в Ирландию, чтоб привезти своему дядьке ту самую телку. Тут они друг в друга втюрились. Что потом, как вы думаете? Трагедия. Прямо жуткая трагедия. И его прикончили, и она на него падает и умирает. Поет сначала, конечно. Не один час умирает. — Пришел его черед играть. Пять монет без труда улеглись в верхний ряд. Эдвин чувствовал на своей лысине дыхание братьев Стоун.

— Пусок узе лезет, — заметил Гарри Стоун. — Электробритвой луссе всего. Нузен таки хоросий уход до весера сетверга.

— Да что, на самом деле… — начал было Эдвин.

— Деньги, — сказал Гарри Стоун, почти тряся Эдвина. — Вы нам всем, выигрыс принесете.

— Нет, знаете ли. Если думаете, будто я собираюсь участвовать в той или иной чертовой интермедии… — Он с достоинством надел шапку.

— Ну и язык, ну и выражения. — Прозвучало шокированное цыканье.

— Стыд и позор, — страстно провозгласил Гарри Стоун, — упустить такой санс. Просто конкурс, и все.

— Твоя очередь, — напомнил Фред, подтолкнув локтем Эдвина. Рассерженный Эдвин с чудовищной легкостью набрал четыре очка. Ларри удалось набрать три. Лес хорошо постарался. Гарри Стоун сказал:

— Конкурс лысых голов. На луссюю неестественно лысую голову до сорока. То есть на спесиально побритую лысую голову. На красоту тозе будут смотреть. — И встряхнул Эдвина. — Судят всякие знаменитые телки по телику.

Эдвина дергали и с другой стороны: его очередь. Меловые значки очень быстро пятнали клетки; игра шла быстротечная. Лес пел:

— Твой малыш… околел; дай его… оживлю, — но тихо, поэтому мало кто слышал. Он без особого труда набрал четыре очка.

— У слова competition[46], употребленного вами, — сказал Эдвин, — интереснейшая история. Имеется среднеанглийская форма coynte. В более ранних формах более определенное начальное kw. Разумеется, родственно quim, а также, что вовсе не столь удивительно, как вам, возможно, покажется, queen[47]. Квимтессенция женственности, можно сказать. — Он был доволен своим каламбуром, но, похоже, никто больше не усек, не обрадовался. Гарри и Лео Стоуны внимательно слушали голос за дверью бара.

— Идет, — сказал Гарри Стоун своему близнецу. — За тобой.

— Ради бога, побудь сегодня за меня, — взмолился Лео. — Я просто не в настроении. Честно, просто не вынесу. — Женщина за дверью теперь показалась в дверях, кивая куда-то за кулисы, заканчивая свою реплику:

— Ja, ja, ganz schrecklich[48].

Вывернул звероподобный грузовик, сунулся в узенький переулочек справа от паба, выворачивая куски кирпича и средневекового камня. Женщина миг постояла в дверях, лихорадочно вглядываясь, под грохот крыльев грузовика у нее за спиной.

— Стоб ее, — молился Гарри Стоун, — в один прекрасный день ссиб бы и переехал бы вот такой вот грузовик. Ниспосли, Господи. — Женщина представляла собой ганзейку, суровую, бочкообразную, затянутую в корсет, в шерсть цвета электрик, в туфлях на низком каблуке, с матерчатой сумкой. Она переводила взгляд с одного близнеца на другого, делая выбор. Кивнула и направилась прямо к Лео Стоуну.

— Доппель[49]джин, — приказала она.

Лесу и Эдвину требовалось набрать три; их соперникам — пять. Лес промазал из прекрасного положения, выругался и набрал два очка. Заканчивать вновь пришлось Эдвину. Ларри приобрел четыре из нужных пяти. Фреду оставалось заполнить лишь легкую нижнюю клетку, а Эдвину досталась неудобная посередине. На сей раз он должен попасть. Над доской, как над порнографическим журналом, раздавалось взволнованное пыхтенье. Первая монета Эдвина никуда не попала. Вторая пролетела прямо в конец доски в аут.

— Не нервничай, — посоветовал Лес. — Полегче теперь. Нежно, медленно. Вообще спешить некуда. — Третья попала в клетку над той, куда надо было попасть. Четвертая сдвинула третью вверх, но сама осталась слишком низко. Эдвин вспомнил про деньги у себя в кармане, стало быть, выигрыш или проигрыш не имеет значения. И щелкнул последнюю монету. Четвертая попридержала ее в самом что ни на есть нужном месте, и пятая мертво легла посреди нужной клетки.

— Ох, как мило, мило, мило, — возликовал Лес. — Мы их снова сделали. — И запел песнь Ирода, наблюдающего за падением седьмого покрывала: — «Чудо! Чудо!»[50]

Легкое светлое пиво и золотые часы. Эдвин чувствовал себя обязанным что-то дать этой небольшой компании, хоть и не филологическое. Гарри Стоун тихо сказал:

— Токо послусайте, каких она ему сертей задает. Ведет себя, будто зена, а не то, сто есть таки на самом деле. Скоко крику. — Женщина монотонно распекала Лео Стоуна, а сам Лео Стоун без конца жевал нижнюю губу.

— Доппель джин, — дважды повторяла она. Не совсем трезвый Эдвин сказал:

— Если была мысль с помощью моей лысины напоить эту женщину бесконечной очередью двойных джинов, другое что-нибудь придумайте.

— Не-е-ет, — прорычал Гарри Стоун. — Все деньги на свете не принесут этой зенссине ссястья. На вас выигрыс токо куренка накормис, про нее говорить дазе несего. Напоить эту зенссину дзином — надо селое состояние. Не знаю, засем он с ней связался. Хотя знаю, в каком-то смысле.

— Зачем?

— Из-за оссюсенья вины, — неожиданно сообщил Гарри Стоун. — Немсы евреям устроили распроклятую зизнь. Поэтому, как война консилась, Лео устроил сести-семи этим самым немеским телкам распроклятую зизнь. Вы себе дазе не представляете, наскоко распроклятую. До сих пор трясутся при одном воспоминании об этом. Поэтому он теперь с ней связался. Хотел тозе устроить проклятую зизнь, да она никогда ему возмозности не давала. А к нему присло оссюсенье вины. Токо послусайте, сто за язык. — Женщина продолжала грязную тираду на языке Гете. Лео Стоун отвечал вроде бы на том же языке. После нескольких фраз Эдвин сообразил: это идиш. Со всеми скорбями своей рассеянной по миру, беспокойной, измученной расы, отразившимися во взгляде, Гарри Стоун обратился к хозяину: