Никогда я не смог бы убедить Олега в отсутствии опасности, исходящей от моей гражданской супруги, в те дни, когда насильно увёз её на Канарские острова. И если бы не Андрей со своей разумностью, быть бы кровопролитию. Хотя, возможно, это был обыкновенный рационализм, замешанный на здравом смысле. Но все же проблема улеглась именно благодаря ему.

Есть, правда, ещё одно предположение. Думаю, что, скорее всего, здесь не могло обойтись без диалога между братьями. Чётко понимая, что эта женщина не просто увлечение, а роковое вклинение в мою жизнь, а значит - слабое место, на которое можно нажать в нужный момент, — напрашивался вывод: такая слабость не только выгодна, но и нужна им. Мне же это оставляло ещё меньшее место для маневра, представляя узкий перешеек, да и то в виде лезвия.

Андрей обладал умением убеждать и доказывать аргументировано, а, не пуская в ход ссылки на силу и безысходность, как брат. Приятный, начитанный собеседник, с некоторыми нотками сожаления в разговорах о прошлом, об упущенной в юности возможности пойти другим путём. Такое же, как и у меня, да и, наверное, как и у многих из криминала, в некотором роде патриотическое переживание о судьбах России, помноженное на неплохое знание истории, со здоровым национализмом — кстати, нормальным и неотъемлемым чувством любой нации, которое вот уже 150 лет цинично хается всеми, кем угодно, если относится к нации русских. При всём притом не надо путать его с нацизмом или шовинизмом. У любого нормального человека национализм в крови, таковым являюсь и я, что ни разу в жизни еще не помешало, ни только мне, но и окружающим.

Подарки от Андрея, причём всем без исключения, носили характер «от всей души», и никогда «потому что девать некуда».

Очень хорошо относился и буквально содержал своих ребят, 4–5 человек, постоянно бывших с ним и его семьёй. И, может быть, в характеристике его как обычного человека, без учёта специфики его деятельности, был только единственный минус, правда, минусом в наше время не считающимся — признание первенства в своём существовании комфорта превыше всего остального.

…Расположившись в номере отеля, в этот раз в гордом одиночестве — поездка быстрая и деловая, — зачем-то понадобился шефу.

В одиночестве всегда есть о чём подумать, порассуждать с самим собой, проанализировать состояние души, дел, поразмышлять о перспективах, спокойно, с расстановкой, подумать о близких, любимых тобой людях.

Встреча с Андреем, ради которой я сюда приехал, должна была состояться вечером, времени навалом, а душа просила свежего воздуха, открытого пространства и природы…

…Все пляжи в Испании принадлежат государству, и поэтому прибрежная полоса не перегорожена заборами и доступна каждому. Приезжая сюда по утрам, я наслаждался бегом по песку вдоль кромки моря, пробегая по к 10 километров, овеваемый свежим утренним ветром. Лежалось всегда легко, даже, несмотря на сыпучую дорожку. Отдалённое по наслаждению ощущение появлялось и от пробежек по грунтовой дороге к усадьбе, проходящей по пересечённой местности в Калужской области. Здесь и там — полная пустота, при преодолении которой казалось, что любое живое существо здесь лишнее. Появление его нарушало идиллию, но если это был такой же бегун, то поравнявшись с ним или с ней, я видел в глазах, казалось, такое же чувство. Невольно отметив одинаковость выражений, мы улыбались и кивали головами в так солидарности, посылая приветствие каждый на своем родном языке.

На сей раз вентилировать лёгкие не хотелось, да и уже стояла полуденная жара, так что одев льняные брюки и рубашку, и нагрузив переносицу очками от солнца в серебряной оправе, которые мне очень нравились (кстати, подаренными Андреем после моего возвращения из Киева), я спустился вниз и отправился в сторону, куда сами несли ноги.

Мокасины то и дело наполнялись песком, в конце-концов я снял их, и то обжигал пятки о раскалённый песок, то остужал их в пенящейся затухающей волне. Брюки намокли, как и почему-то длинные до плеч волосы, но это было даже приятно.

Идти предстояло около десяти километров, но сейчас мне хотелось побыть в одиночестве, без суеты, просто побродить, потому и отель я попросил снять ровно посередине между Поэрто Банусом и старой Марбельей, чтобы пять дней быть предоставленным самому себе, шляясь, где захочу.

Чем дальше шёл, тем больше хотелось не дойти, а застрять где-нибудь посередине — до того здесь было хорошо. Еще через километр я нашёл то, что подсознательно искал — живописную корягу, вылизанную морем, ветром и временем, похожую чем-то на улитку, только без «домика», вместо которого я и расположился полулёжа.

Редкие облака пробегали по небу, прибой убаюкивал, жар солнца как-то не ощущался, но грел, а ласковый ветерок обладал чудесной мягкостью и нежностью. У этого места не было символического названия «крыша мира», которое я дал от себя трём местам в разных точках планеты, о которых писал раньше, но было что-то, что разбудило все мои переживания, душа раскрылась и заныла. Казалось, что под текущие мысли я пробуду здесь вечность, но всё, о чём дано мне было размышлять, говорило о моей мизерности, как об одной из песчинок, швыряемой в громады бесконечного мира.

Снова и снова загребая ладонью чистейший песок и высыпая его, чтобы обратно повторить тот же процесс, я всё больше и больше ощущал свою слабость, сравнивая себя с этими мельчайшими гранулами, и успокаивал, что и каждая из них, падая под воздействием притяжения, занимает своё место среди себе подобных, в основном находясь в относительном спокойствии, и если движется, то независимо от своих желаний, подхваченная либо ветpoм, либо водой, либо моей рукой, в конце-концов.

Когда-то она была частичкой камня или скалы, когда-нибудь, может, станет стеклом, заняв место, среди миллиардов себе подобных, в витраже какого-нибудь храма, но, в конце концов, обратится в пыль и безызвестность — в этом мире нет ничего вечного, кроме этого Мира.

Я ощущал своё одиночество, нет, не здесь, а вообще. Прежде всего от того, что, даже окружённый людьми, никогда не буду понят-такой мистер «X» из оперетты Имре Кальмана, скрывавший не столько внешность, сколько своё прошлое. Но его былое было не столь омрачено, сколько моё, мало того, оно не сильно отличалось от его же настоящего, и не с подобными моим перспективами.

Я бесполезно вновь и вновь искал выход и постоянно натыкался лишь на два: бросить всё, объявив об этом братьям, или исчезнуть. Но, по разным причинам, не получалось ни то, ни другое — я уже несколько лет как пропал для родных и близких, лишь одна душа была рядом, измаявшаяся в чувстве ко мне и непонимании ситуации. Рассказать ей, объяснить? А что это изменит, кроме как прибавит неподъемный груз, которого, она, скорее всего, не выдержит? Да и было какое-то чувство, уже давно преследующее меня, что вот-вот, скоро всё закончится, и давно обещанное ей сбудется…

И ведь сбылось, но ненадолго… Но ведь сбылось, и было как в сказке, хоть и мхом уже поросло, оставив лишь обиду и разочарование.

Можно было предложить ей покинуть Россию, исчезнув от всех, но могли я заставить её бросить работу, которую она полюбила и в которую вросла всей душой? Принудить оставить родственников и знакомых, пока ещё не понятно ради чего, я не мог. Да и с какой стати?