хоть бы что… Заглянул во все углы, даже не пригнулся, прямой, как свечка. Я в коридоре был, и то у меня от страха зуб на зуб не попадал… «Хорошо, все в порядке», — сказал русский, а сам смеется. Потом пришли доктора, повели его в другие отделения. Я уж туда не пошел… Какое сегодня число?

— Двадцать шестое, — сказал кто-то.

— Четверг.

— Значит, двадцать шестого апреля, в четверг, Советская Армия нас освободила!

— Вот увидите, сегодня по радио скажут!

— Хотел бы я послушать! Этот день войдет в историю!

— Конечно, войдет!

В коридоре снова раздался шум и звуки русской речи.

— Пойду посмотрю, чего там опять случилось? — И рассказчик выбежал из палаты.

Лойзик и Франтик, которые слушали затаив дыхание, посмотрели друг на друга.

— Слышишь, Франтик, говорят, этот день войдет в историю!

— Ну, ясно, войдет. Теперь будем про войну учить в школе, читать в учебнике: «Советская Армия освободила Брно, главный город Моравии, двадцать шестого апреля 1945 года».

XI

На следующий день Лойзик попробовал встать с постели. Он дошел до двери и вместе с Франтиком стал смотреть, что делается в коридоре. А в коридоре было очень оживленно. Коляски грохотали по каменному полу, то и дело мелькали сестры и врачи, некоторые больные прогуливались или стояли около дверей, ведущих в подвал.

Недалеко от ребят беседовала группа больных, и мальчишки прислушались к их разговору.

— Брно уже целиком в руках Советской Армии. Только в Краловом Поле и в Ржечковицах еще немцы.

— Вот досада, я хотел сегодня идти домой, — сказал человек с забинтованной головой.

— Вы из Кралова Поля?

— Из Ржечковиц.

— Тогда лучше подождите. Немцы еще стреляют по городу, и трамваи не ходят. Я бы вам не советовал сейчас отправляться домой.

— Слыхали, что рассказывал шофер «скорой помощи»? Он говорил, будто еще сегодня на улицах столько народа погибло, что «скорая» не успевает доставлять раненых в больницу.

— Больные! В палаты! Вы тут мешаете, — скомандовала сестра, бежавшая впереди коляски, на которой везли раненого.

Больные разошлись, а Лойзик с Франтиком нырнули в нишу — тут никто их не заметит. Они обрадовались, что наконец могут поговорить с глазу на глаз.

— Знаешь, Лойзик, вдруг наши сегодня за мной придут?

— А разве они знают, что ты здесь?

— Наверное, знают, ведь из больницы им написали. Как только я пришел в сознание, у меня сразу спросили фамилию, где живу, как зовут папу и кем он работает. Тебя не спрашивали?

— Нет, я про это ничего не помню.

— Вот чудно!

— Может, меня спрашивали, а я уже забыл. Подожди, кажется, спрашивали, да, да, вроде сестра меня спрашивала, как меня зовут. С того дня она стала меня звать Лойзиком. А знаешь, что я еще вспомнил? Тот высокий доктор, который произносит букву «р», будто горло полощет, так он у меня спрашивал адрес пана Докоупила.

— Не может быть! Правда, Лойзик?

— Мне кажется, что правда спрашивал.

— Неужели и до них это дошло? Знаешь, что я подумал? Может, Докоупиловы объявили, что будильник нашелся?..

— Может… Но ведь пока никто не знает, что будильник взяли мы.

— Лойзик! А мой носовой платок?

— Господи! Ну конечно! Они дали собаке понюхать платок, а она привела полицию к вам, а может, и к нам, я ведь тоже держал твой платок в руках! А полицейская собака сразу узнала… Значит, это мне не показалось, что у меня спрашивали адрес пана Докоупила.

— Вот несчастье!

— Несчастье? Наоборот, счастье! Если бы Советская Армия не взяла Брно, то за нами давно явилось бы гестапо.

— Твоя правда!

— А как ты думаешь, с паном Докоупилом ничего не случилось?

— Я думаю, что русские выпустили его из тюрьмы.

— Хорошо, если это так! А вдруг он узнал, что будильник взяли мы и что все это из-за нас…

— Что правда, то правда. Значит, наши дела совсем плохи…

— Знаешь, Франтик, мне уж не очень хочется домой.

— И мне тоже. Представляешь, если дома о нас уже все известно!..

— Хоть бы узнать, что с папой! Если бы пришли твои родители, я бы у них спросил, что у нас дома делается…

— Обход! — закричала сестра.

— Пошли, Лойзик, теперь надо быть в палате.

— Знаешь, Франтик, я во время обхода спрошу доктора, писал ли он нашим, что я здесь.

— Обязательно спроси.

Во время обхода врач объявил, кто из раненых может идти домой. Новые все прибывали, и мест не хватало. Врач подошел к постели, на которой сидели мальчики, и спросил сестру, сообщили ли родителям, что мальчики в больнице. Сестра заглянула в какие-то бумаги.

— Да, пан доктор. Родителям сообщили о мальчиках.

— Хорошо. Надеюсь, за ними скоро придут. Температуры нет ни у того ни у другого?

— Несколько дней нормальная, пан доктор.

— Если кто-нибудь за ними придет, сообщите мне. — Тут доктор повернулся к мальчикам: — Ну, что, ребята, хотите домой? А у тебя, Лойзик, больше не болит голова?

— Уже не болит, пан доктор.

— Рад слышать. А когда ходишь, голова не кружится?

— Немножко.

— Все время или иногда?

— Иногда.

— Значит, скоро будешь здоров. У папы с мамой быстро поправишься — ведь дома лучше!

— Ну, видишь, Лойзик, твоих тоже известили. Ты просто забыл, — Шептал Франтик.

— Ой, Франтик, у меня сердце так и колотится. А вдруг за нами сегодня не придут?

— Нет, Лойзик, я уверен, что придут. Вот увидишь. Пойдем в коридор, посмотрим.

— У меня голова болит, Франтик. Иди один.

— Так почему ты сказал доктору, что не болит?

— Тогда бы меня не пустили домой.

— Это верно… Ну, я пойду, Лойзик…

Лойзик был очень взволнован. Он не знал, вернулся ли домой папа, как обстоит дело с будильником, что с паном Докоупилом, — эта страшная неизвестность не давала ему покоя. А тут еще один из больных пришел в палату с ужасной новостью: гестаповцы, прежде чем оставить Брно, расстреляли в Кауницовом общежитии почти всех заключенных. Лойзику ударила кровь в лицо. Он натянул на голову одеяло, чтобы никто его не видел. Его душили слезы. Чего он только не вытерпел из-за этой кражи, а теперь еще эта страшная весть! Как он посмотрит в глаза маме и папе? И что теперь с пани Докоупиловой?.. Все вокруг радуются — Советская Армия взяла город. Из Брно выгнали немцев, гестаповцев, которые мучали людей. Теперь их нет. Мальчишки бегают, проказничают, рассматривают русские танки и пушки, а он, Лойзик, не может радоваться ничему. Ну что за несчастная мысль пришла тогда ему в голову! Еще и Франтика втянул в это дело. Да, да, и Франтика!