— Знаете, я решила последовать вашему совету. Пошла и зарезервировала две путевки в Турцию. Сейчас Косте буду звонить. А Татка завтра приезжает. Я набралась храбрости и сказала, как вы меня и научили, что у меня поменялись жизненные планы и я выхожу замуж. Так что пусть ищет другую квартиру. Ох, она ругалась, она так ругалась! Она сказала: как — вы — выходите — замуж — что — в таком возрасте? Вам же помирать скоро, тетя Люда! Подумайте о своем ответе на Страшном суде! Представляете, какая она…

Марина Павловна продрала глаза и сразу взялась за мобилку. Опять ей ответили: «Вне зоны действия сети».

Ей стало тоскливо — да что это за сеть их такая, что она все время оказывается вне ее зоны? Жанна — в зоне, Барсук — в зоне, а она, законная супруга, жена, можно даже сказать, жена с заглавной буквы, где-то на задворках!

Нет, если Борис Михайлович и Жанна придут вместе прямо сюда, она ведь может их и перехитрить. Возьмет Бориса Михайловича церемонно под руку, подставит ему щеку, назовет «Бусей», а той скажет:

— Милостивая государыня, а ведь мы сегодня не принимаем.

Так всегда было принято в дворянских семьях.

И оттеснит ее бедром, бедром туда, за дверь, а потом — раз! — эту дверь и захлопнет. И все обойдется без кровопролития. Да, именно так — склонив скромную головку на бок и потеснив нежеланную гостью за порог, она с размаха захлопнет дверь, да еще и запрет на цепочку. И дело с концом. Марина Павловна на всякий случай подошла к двери и — превентивно — накинула надежную цепочку.

А вот если Марина Павловна выйдет в магазин, а когда вернется, обнаружит их уже здесь — Бориса Михайловича и эту Жанну. Что тогда? Ведь та уже проникнет в самые недра квартиры под видом своего дизайнерского интереса.

— Знаете, — скажет ей тогда Марина Павловна, — у меня, собственно, и у самой есть и вкус, и художественная фантазия. Я давно мечтала поколдовать ими над своей квартирой. Так что ваши усилия могут оказаться избыточными. Не буду вас задерживать.

Возьмет ее крепко за руку, чтобы та не вырвалась, и твердым шагом подведет к самой двери, а уж там — бочком ее, бочком, толчком, локотком да коленкою.

А если Борис Михайлович возражать станет, скажет, покашливая:

— Видишь ли, Мариша, мне нужно с тобой поговорить…

Ах, вот тогда ей все-таки придется взять палку и начать бить, бить ею эту Жанну, может быть, даже, не рассчитав удара, сломать ей что-нибудь. Ну, ничего — потом она скажет на суде, что, застав в своем доме незнакомую женщину, приняла ее за воровку. Потому что эта Жанна, по высшему счету, и есть именно что воровка!

Но тогда все примут именно Жанну за жертву, а Марину Павловну — за палача. Все ведь знакомые их и друзья-приятели — сплошь демократы. Какой-нибудь Марк Захаров или Толя Приставкин или даже сам Евтушенко осудят Марину Павловну за насилие, деспотизм, Жанну воспоют в вольнолюбивой поэме о любви или даже снимут о ней художественный фильм. Жанну будут жалеть и поддерживать, а Марину Павловну клеймить. Могут даже сказать, что Марина Павловна этой Жанне просто позавидовала — ее молодости, красоте, таланту. Сальери такой. Может быть, даже скажут — правильно ее Борис Михайлович бросил. Поделом, дескать. Так все обставят, что вроде как и нельзя было ему ее не бросить. Нет, надо действовать гибче.

Она опять набрала номер. В телефоне затрещало и высветилось: «поиск сети».

Марина Павловна почувствовала тошнотворную тревогу. А что если ей самой что-то такое этакое себе тут позволить, позвать к себе в гости кого-нибудь симпатичного, может быть, даже молодого человека. Они побеседуют, выпьют немного… Костика! Она же обещала Людочке с ним побеседовать.

Пока придумывала, кого бы еще к себе позвать, включила телевизор — там шла передача про пластическую хирургию. Можно, оказывается, полностью свой облик обновить. Можно весь жир повыкачивать, а можно — выпарить под высоким давлением в спецкамере с вертящейся центрифугой, как у космонавтов. Можно новые груди пришить, ноги вытянуть, а лицо, наоборот, натянуть, так что будет оно, как у детей, гладенькое.

А что если ей, Марине Павловне, пятидесяти лет от роду, превратиться в одночасье в длинноногую и поджарую 28-летнюю красотку? Борис Михайлович вернется, опираясь на свою дизайнершу, как на костыль, а его тут встречает совсем иной дизайн в лице его юной жены.

Полезла на антресоли, где у них с Бусей были спрятаны деньги на ремонт, пересчитала — десять тысяч. О, этого, наверное, на все хватит! А ремонт — ну что ремонт! Можно и дешевеньких каких-нибудь таджиков нанять, и украинцев — вон их сколько понаехало. И никакой тут особый дизайн не требуется. Просто чтобы все было чисто, интеллигентно. Позвонила в клинику.

Ее спросили — вас к кому — к хирургу Золотцеву или к хирургу Дурневу записать?

Она сказала: «Что за вопрос! Конечно, к Золотцеву».

Подумала — а ведь сколько проблем чеховских героинь могло бы решиться, если бы и в их времена вот так удаляли морщины и откачивали жир? Аркадина, Раневская — разве бы они так страдали? Разве путались бы у них под ногами эти неистребимые повсеместные балаболки Нины Заречные!

Позвонила Людочка:

— Нет, вы представляете, я так и думала — Костя никуда не хочет ехать! Отказывается. Говорит — денег у него нет. Я ему — да ничего, отдадите, когда сможете, а он — нет и все. Не могу же я ему сказать, что готова бесплатно его везти, — это же неприлично. Горят путевки.

— А где он сейчас? В институте? Давайте телефон.

Деловая женщина.

— Алло, Костик, Марина Павловна беспокоит. Вы тут ко мне не забежите на чашечку кофе? Я там же, где Людочка, только на четвертом. Вот и славно.

Через полчаса он уже стоял на пороге. Она провела его, посадила в кресло, которое накануне так славно отдубасила сразу обеими палками, поднесла кофе и поставила на стол коньяк.

— Я не пью, — сказал он.

— Ну, по чуть-чуть, — она капнула ему в рюмку. Начала издалека. Про Фирса, про Раневскую, а потом сразу быка за рога. — Мы тут с Борисом Михайловичем в Турцию собираемся. Ищем хорошую компанию. Вот уговорили Людочку, на вас рассчитываем.

— Так вы тоже едете? А я не могу. Пустой совсем. Никаких денег, никаких заделов на будущее. Увы.

— Я могу вам одолжить. Борис Михайлович, с тех пор, как он стал консультантом фирмы, неплохо зарабатывает.

Вдруг она ему весело подмигнула и поднесла к губам рюмку — ей стало казаться, что Костик вот-вот поддастся на ее уговоры, а уж победа Людочки над юной Татой представилась ей как символическая победа самой Марины Павловны над ненавистной Жанной.

Он тоже потянулся к рюмке.

— Да вы только так — губки помочите, — улыбнулась она. — На дне рождения же вы выпили — и ничего.

— Не сорвался. Ах, какой у вас великолепный коньяк, — наконец выдохнул он. — И я давно вам хотел сказать, Марина Павловна, вы — удивительная женщина. Уди-ви-тель-ная! Можно я налью еще чуть-чуть! Больно уж хорош.