Иногда Акбар-хан готов был махнуть на все рукой, примириться с тем фактом, что если женщина предавалась любви с другим мужчиной – это не проходит бесследно. Что-то в ней меняется. Но потом он спрашивал себя: а вдруг дело обстоит серьезнее, чем кажется? И возможно, он еще пожалеет о том, что устроил Айше такое испытание. Нельзя сказать, что она стала менее внимательна к нему. Что стала холодной или отчужденной. Но Акбар-хан точно знал: женщину, которую он воспитал в традициях своего народа, теперь переполняет жизненная энергия. Этого не было раньше; в той женщине, которой он обладал, такое никогда не проявлялось. Вот что беспокоило его.

Акбар-хан развернул свою лошадь. Сокол продолжал спокойно сидеть на его руке.

– Поедем, Айша. Шир Мухаммед позаботится о птицах. – И бадахшанский конь рванулся вперед.

Айша пустила свою лошадь в галоп. Сокольничий и его помощники вполне способны справиться с двумя соколами, ведь Акбар-хан явно дал понять, что соколиная охота ему сейчас неинтересна. Резкая смена настроения, впрочем, вещь для него обычная.

Приехав в крепость, Айша соскользнула с лошади и стала ждать дальнейших приказаний Акбар-хана. Но он прошел в дом, не сказав ей ни слова. Нахмурившись, Айша направилась к сводчатой двери, ведущей в гарем. Она ничем не провинилась, чем же вызвано плохое настроение Акбар-хана?

Теряясь в догадках, Айша раздвинула занавес из бус и оказалась в женской половине дома. Возможно, Акбар-хан занят мыслями о поездке в Кабул и шуре, на которой должны присутствовать другие сирдары. На этом сборище, как всегда, начнутся распри. Слишком много там будет вождей. И не меньше сложных вопросов. Да, это единственно разумное объяснение. И мысли Айши переключились на завтрашнее путешествие и сборы. Но выяснилось, что все уже сделано за время ее отсутствия.

Сорайя опять поджала губы. Она всегда напускала на себя такой вид, когда что-то в гареме происходило как бы ей вопреки. И дело было не в самой поездке. Но если уж Айша сопровождает в ней хана, то должна ехать и она, Сорайя, в качестве дуэньи и горничной. Решения хана не подлежат обсуждению, но почему бы не сорвать свое раздражение на тех, кто не может ответить?

Айша, поняв, что происходит, заранее смирилась с неудобствами: всеобщая смута грозила возмутить обычно спокойную заводь гарема. Так что она постаралась успокоить разгулявшиеся нервы Сорайи и тем самым уберегла самых молодых членов этого крепко спаянного женского коллектива от незаслуженных грубостей.

Следующим утром они двинулись в путь: небольшая группа воинов-горцев и четыре женщины, которые – включая Айшу – ехали сзади. Мужчины словно и не замечали их. Во время таких путешествий Акбар-хан вопреки обычаям, как правило, разрешал Айше ехать рядом с ним. А прислужницы продолжали плестись в хвосте. На этот раз приглашения не последовало, и Айша потеряла покой. Чем вызвала она раздражение Акбар-хана? И зачем в таком случае он везет ее в Кабул?

В полдень они приблизились к чайхане. Сорайя перестала ворчать в предвкушении отдыха и чая. Мул, на котором она тряслась, как мешок с картошкой, казалось, тоже был рад освободиться от своего бремени. Когда они остановились возле маленькой чайханы, мужчины вошли внутрь в сопровождении сморщенного согбенного старика, который встретил их у порога. Потом из домика выскочила женщина в черной чадре и поманила к себе представительниц прекрасного пола. Те последовали за хозяйкой в комнатушку с глинобитным полом, которая находилась в задней части дома, дабы ничто не нарушало покой мужчин. Даже если Айше разрешалось скакать рядом с Акбар-ханом, на людях она все равно подвергалась традиционной дискриминации и не сидела вместе с мужчинами. Впрочем, Айша так к этому привыкла, что перестала даже замечать. Главное, что и здесь, в задней комнатке, весело гудел самовар.

Айшу раздражало другое: все утро ей пришлось сдерживать свою норовистую лошадку, приспосабливаясь к шагу мулов, на которых ехали, а точнее, неуклюже тряслись, остальные женщины. Она даже подумала было: а что, если самой взять да и поехать рядом с Акбар-ханом? Но тут же с горечью призналась себе, что никогда не осмелится. Такая дерзость может понравиться ему, но может и вызвать гнев. Смирившись, Айша углубилась в свои мысли, пустив лошадь мелкой рысью.

– Айша? Айша!

Услышав эти повелительные оклики, она вздрогнула и очнулась от задумчивости. Ее звал Акбар-хан, остановившийся немного впереди. Айша поскакала к нему.

– Прости, я не слышала тебя.

– Я заметил. Ты была как во сне.

– Немудрено. Я ведь едва плетусь, чтобы не обогнать мулов. – Айша решилась лишь намеком выдать свою досаду.

Голубые глаза сузились. С минуту Акбар-хан молча поглаживал бородку, а потом вдруг рассмеялся:

– Ладно, давай-ка галопом.

Айша и оглянуться не успела, как он помчался по предательски узкой горной тропинке. Непостижимый человек! Как всегда, она отмахнулась от этой загадки и, ликуя, ринулась вдогонку.

Вскоре эскорт остался далеко позади. Акбар-хан скакал на бешеной скорости, и Айше пришлось пустить в ход всю свою ловкость и мастерство, чтобы конь не оступился на опасной, усеянной камнями дороге. Временами тропинка вилась по самому краю глубокой пропасти, на головокружительной высоте… И тогда Айшу захлестывал ужас, но она неслась дальше, в отчаянии прильнув к спине своей лошади. Затеяв эту безумную скачку, Акбар-хан преследовал определенную цель: проверял смелость и выносливость Айши. И она решила, что не отступит, не остановится до тех пор, пока он сам этого не сделает. Уже несколько раз Акбар-хан бросал ей вызов, как будто хотел убедиться, что она не похожа на женщин его расы. Те безмолвно терпели свое рабское положение, нескончаемую тяжелую работу и жестокость мужчин. Но это было молчание сломленных духом вьючных кляч, а не гордое молчание храбрых. Смелость – мужская добродетель, и все-таки Акбар-хан давал возможность англичанке проявить себя в мужских состязаниях. Иногда Айше казалось, что это его возбуждает. Вслед за таким испытанием (Айша всегда выдерживала их успешно) непременно следовала ночь, полная самой страстной любви. Время от времени Айша задавала себе вопрос: а что произошло бы в случае ее поражения? Возможно, она наскучила бы Акбар-хану. И что тогда?.. Наверное, ее ждала бы печальная участь – жизнь всеми забытой затворницы в гареме.

Ветер хлестал Айшу, срывал с нее чадру, сжимал своей смертельной хваткой. В ушах стоял рев дикой стихии, от которого улетучились все горькие мысли. Но вот Акбар-хан бросил поводья. Там, впереди, дорога становилась шире. Соревнование закончилось. Остановив лошадь, он смотрел, как Айша карьером мчится к нему. Она сбавила скорость, только достигнув относительно безопасного места.

Ее кобыла тяжело и прерывисто дышала, со свистом втягивая воздух раздувающимися ноздрями. Несмотря на холод, бока лошади покрылись пеной. Айша твердо встретила взгляд Акбар-хана, в ее глазах, спрятанных за сетчатой вставкой, блеснул огонек торжества. Он медленно наклонил голову, и легкая улыбка тронула уголки рта. Однако Акбар-хан не сказал ни слова. В задумчивом молчании они ждали, пока к ним присоединятся остальные всадники, а лошадь Айши восстановит дыхание.