В дверной проем влетел встревоженный командир полка.

– По какому поводу стрельба?

Со света он не сразу рассмотрел раненого и убитых, а увидев, задохнулся от возмущения.

– Вы что себе позволяете на территории полка? Зачем старшину Измайлова убили? А солдатик при чем?

– Уточняю, товарищ полковник, солдатика старшина ваш застрелил и товарища капитана ранил тоже он, – строго сказал я.

– Не может быть, я начальству вашему жаловаться буду, рапорт командующему подам о вашем самоуправстве!

Я в это время стал досматривать связки сапог, что лежали в углу, и из одной пары посыпались деньги. Увидев деньги, полковник замолчал, лицо его налилось кровью, побагровело.

– Это еще откуда?

– Как раз про деньги мы и хотели узнать у старшины. Он ваш полк немецким агентам продал. На диверсантов работал.

Полковник осел на табуретку, стоявшую у входа. Кровь от лица его отлила, он посерел. Его можно было понять. За то, что пригрел и не разглядел изменника, в лучшем случае можно было потерять звезды с погон или угодить в штрафбат, в худшем – десять лет без права переписки.

Полковник ясно понимал – репутация боевого командира танковой части под угрозой, честь офицера, которой он так дорожил, поддерживать будет теперь очень сложно и, скорее всего, пострадает его семья.

Я ему не сочувствовал, но прекрасно понимал – сам воевал. Одно дело, когда ранят или убьют на фронте и родным придет похоронка: «Ваш муж и отец геройски погиб…», и совсем другое – когда осужден трибуналом и сгинул в безвестности в бесчисленных сталинских лагерях.

Когда полковник пришел в себя и заговорил, я не узнал его голоса – осипший голос человека, который вмиг лишился настоящего – звания, должности, наград, уважения сослуживцев, и остался с зыбким будущим. И глаза… Только что, когда он ругался, казалось – они метали молнии, а теперь выглядели потухшими, даже безжизненными. Они бесцельно блуждали по стеллажам, стопкам купюр на столе, окровавленному телу старшины на полу… Никогда раньше я не видел такой метаморфозы за столь короткое время.

Осмотрев стеллажи, я перешел к столу. Открыл ящик. В бумагах сразу не разобраться – отчеты, накладные, табели выдачи имущества.

Спертый воздух каптерки прорезал крик Николая:

– Не-ет!

И сразу ударил выстрел. Я дернулся, схватился за пистолет, обернулся. Полковник лежал на полу, из виска его толчками выплескивалась темная кровь, в правой руке был зажат табельный «ТТ». Застрелился! Нам только этого ЧП не хватало, теперь придется объяснительные писать. С виду – крепкий мужик был, а вот нервы не выдержали.

Я выгреб из стола все бумаги, свалил их в наволочку.

– Едем. Тебе, Николай, в госпиталь надо – пусть посмотрят. А мне к Сучкову – рапорт писать, видишь, как обернулось-то… Агента живьем не взяли, полковник при нас застрелился. Короче – оплошали мы. А все я виноват, поторопился. Можно же было старшину в штаб вызвать и там аккуратно взять.

Свиридов скривился:

– Ты еще поплачь, а потом, как полковник, застрелись! Чего запричитал, как баба! Прокололись, да! И за это спросят! Только не старуху беззащитную – вражеского агента убили! На фронте убил немца – герой, а у нас?

– Потому как служба у нас другая, Коля. Раз дело до стрельбы дошло, стало быть, мозгами мало работали. Стрельба – значит, плохо к операции подготовились.

Я помог Николаю встать, схватил наволочку с бумагами и, поддерживая капитана под локоть здоровой руки, направился к машине. Усадив Николая в кабину, забросил наволочку с бумагами в кузов.

У штаба толпились сбежавшиеся на шум стрельбы офицеры. Они настороженно поглядывали в нашу сторону. Оно и понятно – офицеров СМЕРШа в армии побаивались. Хотя иногда и было за что – расстрелы изменников и трусов перед строем не добавляли нам уважения. Сам я пока в таких акциях не участвовал, но сослуживцы рассказывали.

Я подошел к собравшимся офицерам и сказал:

– Мы, офицеры СМЕРШа, выполняли специальное задание. Кто у вас старший?

Вперед вышел средних лет майор. Я отозвал его в сторону. Он, хоть и старше по званию, пошел безропотно.

– Тут вот такое дело, майор. Ваш старшина Измайлов предателем оказался. При задержании он погиб в перестрелке, ранив нашего офицера и убив командира вашего полка и солдата. Закопайте этого мерзавца где-нибудь, как собаку – он не просто враг, он хуже. А полковника и солдата похороните, как героев – они погибли с оружием в руках.

У майора округлились глаза.

– Как погиб? Мы же с ним с сорок второго года вместе, он дважды в танке горел – и выжил!

– Ты это теперь своему старшине расскажи, – сказал я жестко, вернулся к машине и залез в кузов.

– Трогай.

– Чего там случилось? – спросил Андрей.

Я глазами показал на связанного лейтенанта – не хочу, мол, при нем говорить.

Всю дорогу я молчал. Гадко и противно было на душе, хотелось вымыться, как будто я вымазался в грязи. Из-за одного предателя погибли солдат и его командир. Как и когда воин перерождается в предателя? И почему такой деградации личности не видно со стороны? Ведь воевал, как все, переносил тяготы фронтовой жизни, делил последний кусок с товарищами, которых потом за деньги и продал?! Не понимаю я этого и, наверное, никогда не пойму.

А полковника жалко. Быстро просчитав последствия, он сам выбрал выход. Неправильный, но это его решение.

Мы приехали в Конотоп, и сразу – к госпиталю. Я повел Свиридова к зданию.

– Что ты меня, как девку, лапаешь? Я сам дойду.

Подошли ко входу. Николай остановился.

– Знаешь что, Петр, давай в рапорте напишем, что старшина тот полковника убил и солдата.

– Сам об этом же всю дорогу думал. Да я еще там, у штаба, майору сказал, что командир полка геройской смертью погиб от руки немецкого агента.

– Ну ты молоток, Колесников!

И мы поехали в отдел.

Сучков допросил этого лжелейтенанта. Оказалось – он агент, завербованный немцами еще в 1941 году и заброшенный к нам. Его позывной – Раух. Фактически мы накрыли всю группу. С радистом Колядой наш радиовзвод под руководством полковника Сучкова еще два месяца водил немцев за нос, посылая дезинформацию.

А с нами – обошлось. Никого не наказали, но и не наградили. Обычная работа.

Сказал, как накаркал. Через пару недель после ликвидации диверсионной группы Рауха меня вызвал к себе полковник Сучков.

– Садись, Колесников! В Н-ском полку Второй танковой армии чрезвычайное происшествие. Ты не в курсе?