— Децебал подержит нас в плену и отпустит — иного выхода у него нет, — продолжал как ни в чем не бывало Лонгин. — Зато мы увидим Сармизегетузу.

— Я едва шею не сломал — мчался тебя предупредить. И что теперь?

— Прежде всего смени дакийские сандалии на свои калиги. А потом неплохо будет плотно поесть. Асклепий, — повернулся Лонгин к вольноотпущеннику. — Предложи нашему храброму центуриону кусок ветчины да налей вина. Ветчина у даков великолепная. Лучше у них — лишь соленая рыба.

* * *

Приск уже закончил трапезу, когда полог палатки распахнулся и в нее влетел Сабиней. Голова дака была вся в крови, запекшиеся пятна на манер лишая сползали по шее и расплывались бурым на рубахе и плаще.

— Выходи! — указал он на Приска измазанным в крови пальцем.

Центурион поднялся. Лонгин тоже.

— Ты — сиди! — Сабиней довольно грубо ткнул легата в грудь. — А ты выходи!

Приску ничего не оставалось как подчиниться. Он вышел из палатки. Вокруг стояли даки, как показалось центуриону — не меньше полусотни. Стояли немо — посему их присутствие удивило и несколько обескуражило. Приск ожидал выйти с Сабинеем один на один, а когда вокруг еще пять десятков врагов — нелепо кидаться в драку.

Сабиней ткнул центуриона в спину так, что Приск совершил пару нелепых прыжков, но на ногах устоял и сумел повернуться к давнему врагу лицом.

— Римлянин! Отдай оружие, — приказал Сабиней.

— Децебал клятвенно обещал нам неприкосновенность! — напомнил Приск.

— Неприкосновенность? Теперь твою неприкосновенность гарантирую я. Меч! Сюда! Живо!

Приск снял перевязь с мечом. И тут Сабиней, вместо того чтобы забрать оружие, кинулся на него с фальксом.

Приск успел вырвать из ножен меч и даже сблокировать удар, а заодно хлопнуть ножнами дака по лбу — но такой удар комату навредил не более чем дружеский хлопок. Подскочивший на помощь Сабинею юный комат получил от Приска удар ногой в живот. Но больше ничего центурион сделать не сумел — сбоку на него обрушился мощнейший удар фалькса, подцепил, будто крюком, и швырнул на землю. Прочнейшую лорику фалькс не пробил, но удар выбил воздух из груди — не вздохнуть. Приск попытался откатиться в сторону, но Сабиней подскочил и наступил ногой на грудь.

Центурион стиснул пальцы и только тогда понял, что рукояти меча больше нет в руке.

Ну вот и все. Конец. Опять этот дак его победил.

— Не калечить его! — услышал римлянин окрик и узнал голос Децебала. — Центурион мне нужен живым.

Дакийский царь успел спуститься вниз, оставив в покое умершую Баниту.

Двое даков, оттеснив Сабинея, подняли центуриона на ноги. Третий варвар подобрал перевязь с ножнами и меч.

— Сними с него лорику, — приказал Сабиней одному из коматов. — Такие доспехи пригодятся одному из наших воинов.

Приск взвыл от ярости, услышав приказ, — лорика центуриона стоила бешеных денег, и то, что в ней будет щеголять какой-то косматый дак, привело Приска в ярость. Но сопротивляться было и глупо, и безнадежно: посеребренную лорику сняли, как и нижнюю, из тонкой кожи, оставили римлянина в одной тунике. Забрали перевязь с мечом и кинжалом, шлем. Потом связали веревкой руки. Рядом вязали покорно вышедшего из палатки Асклепия. Легат тоже вышел наружу, римские ауксиларии окружили Лонгина. Но рядом с легатом их было всего четверо, остальных люди Сабинея уже обезоружили.

— Отдайте оружие, — приказал Лонгин охране. — Сопротивление бессмысленно. — И сам первым протянул свою спату Сабинею. — Требую, чтобы с моими людьми обращались достойно, — обратился он к Децебалу.

— Ты мой гость, легат, и я буду гостеприимен. Только не пытайся делать то, что не понравится мне и моим людям. Тогда я не смогу тебе помочь.

Децебал подошел к Приску и довольно долго его разглядывал, будто оценивал силу и стать. Так, наверное, охотники на львов и пантер разглядывают добычу, прежде чем замкнуть в клетку и отправить на корабль, плывущий в Рим, где зверя выпустят на арену — умирать на потеху толпе. Римлянин для дака был тоже своего рода зверем. Как и дак для римлянина — ибо мыслил каждый по-своему, не понятным врагу образом. Децебал задрал тунику на плече и глянул на татуировку.

— Пятый Македонский… Давно служишь? — заговорил дакийский царь на латыни.

— Восемь лет.

Царь ничего больше не сказал и повернулся к Сабинею.

— Он — твой. Только не калечь и не убивай. Пока, — добавил Децебал на местном наречии.

— Ты снова проиграл, римлянин! — в ярости воскликнул Сабиней и ударил Приска изо всей силы в лицо.

Вот уж истинно — звезды из глаз. А потом обрушилась тьма.

* * *

Когда центурион очнулся после удара, голова раскалывалась от боли. Он поднялся, и его тут же вырвало. «Плохой знак», — непременно сказал бы лекарь когорты Кубышка и велел бы полежать несколько дней, пока все жидкости в организме — кровь, флегма, желтая желчь и желчь черная, придут в норму. Но Приску никто такой возможности не предоставил. Сначала его, связанного, везли верхом на муле. Дорога шла все наверх и наверх, но склон был явно не так крут, как скала, на которой стояла разрушенная Банита. Вечером, когда Приска сняли с мула, он заметил Лонгина. Тот стоял возле небольшого домика с террасой, уже без оружия, но все еще в доспехах, окруженный не своими личными охранниками-ауксилариями, а исключительно даками. Увидев связанного Приска, Лонгин потребовал, чтобы центуриона оставили на ночевку вместе с ним.

Как ни странно, просьбу Лонгина выполнили. Командовал отрядом охраны Сабиней. С Лонгином он держался почтительно, но отстраненно, а Приска как будто не замечал.

— Что случилось? — спросил центурион, едва очутился подле легата. Перед глазами все качалось и плыло, голова была — как медный котел. Тронь — зазвенит. Но Приск старался не показывать вида.

— Мы — пленники, — ответил Лонгин. — Наших ауксилариев я больше не видел, но Сабиней заверил меня, что с ними обращаются хорошо.

— Ты веришь варвару?

— Асклепий видел, как их увели в какую-то деревушку.

— Ты же сказал, что хорошо знаешь Децебала! — не удержался и припомнил легату его прежние легкомысленные слова Приск.

— Видимо, недостаточно хорошо, — еще более легкомысленно заявил Лонгин.

Центурион застонал от бессилия. Он был уверен, что конная охрана легата мертва.

Сутки Приск провел в условиях почти комфортных — ночью спал на узком тюфяке, укрытый ворсистым шерстяным одеялом, но с холодным компрессом на голове (тряпку несколько раз менял Асклепий). Место на спине, где багровел след от удара фалькса, вольноотпущенник смазал вонючей и жирной мазью: его деревянный сундучок со стеклянными флаконами даки не отобрали.

— Похоже, у тебя сломано ребро, но оно не сдвинулось и внутри ничего не повредило, — сказал Асклепий. — Возможно, кость только треснула.