— Ребят, я три месяца спал в одной казарме с полусотней волосатых парней. Ну десять минут, а?

— Можешь хоть с яками спать, армии это не касается. Пошевеливайся давай. — Он шагнул вперед.

Неподчинение приказам на войне равносильно дезертирству: тебя могут расстрелять на месте, даже не церемонясь с такими мелочами, как конституция. А я в последнее время не очень-то хорошую репутацию себе заработал. Я еще раз глянул на кобуру, вздохнул, заправился и застегнул ширинку. Крисси со стоном отвернулась к стене.

— Как вы меня нашли? — поинтересовался я, поднимаясь.

Сержант постучал себя пальцем по груди, потом ткнул в небо.

— Радиожетон.

Ну конечно. При записи в войска каждому солдату за грудину вживляют идентификационный микрочип. Одна из его задач — опознание трупов; поэтому и суют его в центр самого защищенного куска мяса. Кроме того, чип посылает сигналы навигационным спутникам, как любой мотоцикл или машина. Тридцать восьмая поправка к конституции*[4]запрещает спутниковое наблюдение за людьми, но армии не впервой пренебрегать гражданскими правами. Говорят, радиожетоны сперва опробовали на собаках и хотели назвать «бирками». Не знаю, правда или нет.

Я бросил прощальный взгляд на Крисси. Она послала мне воздушный поцелуй, и мое сердце облилось кровью. Ну ладно, ладно, не сердце. Кровь хлынула кое-куда пониже.

Громыхая солдатскими ботинками, мы прошагали по мраморным ступенькам, преодолели через бесконечную прихожую и вышли к уродливой полицейской машине. Через открытую дверь я увидел на заднем сидении Мецгера — голова запрокинута, глаза закрыты. Сержант номер один пригнул мне голову и толкнул в машину, рядом к Мецгеру.

— И тебя загребли? — изумился я. — За что?

Мецгер нехотя повернулся и приоткрыл один глаз.

— Вызывают всякий раз, когда засекают приближающийся снаряд. А вот на кой черт ты им сдался, ума не приложу.

— Я думал, за пьянство, — выдавил я, чувствуя себя круглым идиотом.

Мецгер закрыл глаз.

— Расслабься. Наслаждайся минутами, которые остались от увольнения. Скоро они кончатся.

Как когда-то кончилось мое детство.

Нас везли той же дорогой, какой Мецгер добирался сюда, только медленнее, и я, несмотря на мучившие меня вопросы, задремал. Мне снились мама, и Вальтер, и космический корабль, отправлявшийся без меня на Юпитер. Я вдруг осознал, как сильно переменился. Я почти не горевал, что на самом интересном месте меня оторвали от восхитительной красотки (а ведь раньше я буйствовал бы из-за этого целый день). Конечно, я предпочел бы ехать рядом с Крисси, а не с храпящим Мецгером, но это так, мелочи. Больше всего мне сейчас хотелось пробраться на корабль, отбывающий к Юпитеру.

Разбудил меня свет прожекторов у ворот Канаверальской базы. Я застонал: разговоры о том, что после дорогих вин не бывает похмелья, оказались таким же враньем, как и «готовые к употреблению блюда» в нашем пайке.

Машина остановилась на потресканном асфальте перед старым темным зданием без окон. Мы вышли. Сержант хлопнул дверцей, и я скривился — так сильно отдало в голову.

— Это что? — спросил я, кивнув на здание.

Мецгер завел меня внутрь и провел в комнату, уставленную старомодными мониторами, за которыми сидели операторы, наговаривавшие что-то в микрофоны. С дальней стены светил экран. Ну прямо ожившая голограмма из исторического кино.

— Капитан Мецгер! Джейсон!

Знакомый голос. Я повернулся и увидел того самого чудаковатого капитана из военной разведки, с которым мы таскались по Питсбургу. Говард Гиббл.

Он пожал нам руки и потащил в застекленный конференц-зал. Мы уселись друг напротив друга.

— Мы бы, конечно, все равно тебя нашли, — улыбнулся он мне, — но я и не ожидал, что ты так близко окажешься.

Вошел медик в хирургическом костюме и с переносным компьютером. Гиббл кивнул на меня. Медик обернул мое предплечье подсоединенной к компьютеру манжеткой.

— Давление в нижних пределах нормы, — пробормотал он.

— Да я в порядке, — сказал я Гибблу. Они чего, на наркотики меня проверяют?

Тем временем медик сунул мне в ухо термометр и удовлетворенно буркнул, глядя на экран. Он приступил к моим коленным рефлексам, а я все еще переводил недоуменный взгляд с Мецгера на Гиббла и обратно.

— Это что за музей такой?

— Музей? — фыркнул Мецгер.

Я показал на экран за стеклом конференц-зала, где шел документальный фильм о ракете. Вот она стоит, снежно-белая в лучах прожекторов, а снизу поднимаются пары жидкого азота. Я раньше собирал фантики с ракетами — в основном, ради жвачки — так что сразу ее узнал.

— Это ж «Сатурн-5», ракета-носитель для «Аполлона». Триста шестьдесят футов в высоту. На ней летали на Луну в прошлом веке. — До чего грустно, что эпоха покорения космоса окончилась семьдесят лет назад. — Это который из «Аполлонов»?

— Это реальное изображение, — сказал Гиббл.

— В смысле, было реальным, когда его давным-давно снимали?

— Вся техника того времени хорошо сохранилась до наших дней, — вмешался Мецгер. — Корпус и двигатели воссоздали по старым чертежам. Добавили только современные компьютеры — и теперь для управления ракетой достаточно одного пилота.

Я присмотрелся к машинам, сновавшим, как муравьи, у нижней ступени «Сатурна»… и тут до меня дошло. Электромобили! Их ведь пустили в производство не более десяти лет назад. Так мы и вправду заново отстроили «Аполлон»! Как расконсервировали форт Индиантаун с боевыми пайками и соорудили перехватчики для аэрокосмических войск. До какого же отчаяния дошло человечество!

Рассказывают, сто лет назад, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, польские кавалеристы с копьями бросались на немецкие танки. А во время Тибетского восстания в две тысячи двадцатом году повстанцы кидались камнями по китайским вертолетам. Да, за этот век мы победили СПИД и распространили права человека в самые отдаленные уголки планеты. Тогда это были главные задачи, затормозившие разработку двигателей на антиматерии, лучевого оружия и так далее. И вот теперь приходится кидаться по противнику трехсотфутовыми ракетами — все равно что камнями по вертолетам.

Вдруг меня осенило. Ну конечно! Наши-то камни с сюрпризом будут. Впервые я был горд, что мы изобрели водородные бомбы. Так значит, десант на Ганимед — это утка! Зачем слать в космос пехоту, если можно расплющить врага ядерным оружием? На душе вдруг стало радостно и легко, хотя и слегка жалко, что пехоте особой славы не достанется.

— Понятно, — улыбнулся я Гибблу. — «Сатурн» понесет ядерный заряд, чтобы разнести Ганимед на мелкие кусочки.