трудностями, беспрекословно слушаться старших и никогда, ни при каких обстоятельствах не делать ничего, за что может стать стыдно. У джигитов это называлось честью.

Узнал он еще многое о лошадях, Кавказе и цирке. Оказалось, что кроме грузин и армян, в горах проживают разные народы, но самый древний и отважный из них, конечно же, осетины, являющиеся арийцами и православными, что цирковое искусство произошло от конных соревнований, а лошадь — самый верный спутник человека. Алексей изучил характер каждой из своих подопечных и завел крепкую дружбу с трехлетним жеребцом Персиком, умницей и шутником, для которого таскал из дома куски сахара и каждый раз сдерживал радостный визг, чувствуя на ладони мягкие теплые губы, осторожно берущие лакомство и шумное благодарное фырканье. Номер Караевых считался гвоздем представления, за который боролись в Дирекции Союзгосцирка самые престижные программы. Но Караевы не соблазнялись престижными гастролями, выбирая периферийные маршруты.

— Это я круг почета делаю. Своих военных друзей объезжаю. И живых и погибших. Память, внучек, как родник в душе. Без него — все сухими колючками зарастает, — объяснил однажды дядя Серго Алексею свой приезд в Волгоград.

— Я уже здесь, в Сталинграде, третий раз. Живых-то, конечно, никого не осталось. Просто по городу гуляю. На курган Мамаев ходил, у огня постоял. Хорошо, празднично, торжественно, как утром в горах… Слышал, твой отец тоже в этой земле остался. Жаль, не видит сына — хороший джигит у него растет.

Не знал Алексей, что побывал дядя Серго у него дома, пил чай с Викторией в их маленькой комнате, выспрашивал про родных и хвалил матери парня, попросив на прощание не рассказывать о его визите.

Произошло это в конце августа, когда цирк готовился к отъезду, обрывая связи с приютившим его на лето городом. Тогда-то дядя Серго впервые назвал Лешу «внучком».

Алексей удивился, когда мать вдруг сама предложила:

— А может сводишь нас с Ольгой в цирк, Лешенька?

— Ма, да хоть сегодня! Но чтобы при полном параде! Цирк — это прежде всего праздник! — обрадовался он. Все лето Виктория категорически отвергала попытки сына вытащить ее на представление. «Да куда уж мне! Да я там от страха помру», — по-старушечьи сопротивлялась она. Алексей использовал различные аргументы и даже обратился к восточной мудрости, намотанной на ус в первые же дни своей цирковой школы: «Мудрецы считают, что один клоун, приезжающий в город, дает больше здоровья, чем сто ишаков нагруженных лекарствами». Может, это и убедило Викторию. Встретивший у входа прибывших подруг, Алексей был поражен — мать никогда еще не выглядела так здорово, будто другая женщина. На старом синем платье, исполнявшем обязанности нарядного во всех случаях — от праздничных заводских собраний до визитов в лешкину школу, красовался белый кружевной воротник, в руках поблескивала лаком незнакомая сумочка, а губы были — слегка подкрашены розовой помадой.

— Здорово я мать твою представила? И воротничок, и помада! Кружева, между прочим, вологодские, и сумочка чешская сгодилась. Еле заставила ее прихорошиться — уж так упиралась! — радовалась Ольга.

Увидев из-за кулис, что гости рассаживаются в первом ряду у прохода, Алексей подозвал Алана:

— Гляди — мать с соседкой пришла. Я боялся, она в последний момент передумает! Алан отстранил парня от дыры и довольно долго присматривался.

— Хорошая женщина твоя мама. Очень красивая… А ты, Леха, вот что сегодня сделаешь… Алексея одели в запасную черкеску. Фатима — жена Алана — подрисовала ему тонкие усики, и все радовались, рассматривая новообращенного джигита.

— Выйдешь после тройного выезда и стой слева возле своих. Делать ничего не надо. Соберешь вместо Степана булавы и вместе с униформой за кулисы сматывайся. Надо же матери хорошо показаться, — одобрил «джигита» Дед.

Лешу уговаривать не пришлось — уж если ему чего-то сильно хотелось так это постоять на манеже, даже не поработать — а просто так — стоять и чувствовать, как обтекает со всех сторон тело этот особый светящийся воздух, как бодрит физически ощутимое прикосновение сотен взглядов. Выбежал Алексей и стал слева, под носом у матери, совсем с краю, чтобы лошадям не мешать. В центре манежа стояли звездочкой нос к носу три лошади, а на них Фарад и Руслан жонглировали булавами и обручами по кругу. Первые секунды Алексей плохо ориентировался в происходящем и вряд ли сумел бы сдвинуться с места, если бы в цирке начался пожар. Но почти сразу за этим оцепенением пораженного громом путника последовал необычайный прилив сил — он видел и понимал происходящее значительно острее, чем когда-либо, чувствуя полноту сил, ловкость и отвагу. Леша, не только ни секунды не колеблясь полез по канату к самому куполу, или запрыгнул на спину скачущей лошади, он был уверен, что все это, ни разу не проделанное ему без сомнения, удастся. В конце номера он собрал с опилок реквизит с таким небрежным изяществом, будто танцевал лезгинку. А прежде чем покинуть этот пьянящий ослепительный мир и нырнуть в темные кулисы, Леша развернулся к матери и отвесил ей поясной поклон, заметив, как удивленно округлились ее глаза испугом и радостью запоздалого узнавания.

— Ты ничего, внучек. Слава Господу, без крови обошлось, — похлопал плечо юного «джигита» Дед. — Разве не заметил, что чудом из-под копыт выскочил? Скажи спасибо Алану — сиганул через тебя, как через барьер.

Вышло, действительно, здорово. После этого представления, мать стала ходить у них в квартире героиней. Несколько дней они с Ольгой так расписывали на кухне подвиги Алексея, что в конце-концов получилось, что на нем-то весь номер и держится. Сам «джигит» больше ни о чем и не мечтал, как еще раз выйти на манеж. Он строил планы, не ведая, что конец его счастью был уже совсем близок.

5

Дело явно шло к осени. Золотые шары у детсадовской ограды зажелтели в полную силу, в частном палисаднике бревенчатого барака напротив цвели круглоголовые алые георгины, а тополя, высушенные жарким летним солнцем почти оголились, сбрасывая корежистые ржавые листья. Темнеть стало рано, а сын все больше проводил времени в цирке. На носу первое сентября, а он ни учебники не получил, не тетрадками не запасся. Десятый ведь класс — пора об институте думать.

Поздно ночью, услышав крадущиеся шаги, Виктория щелкнула выключатель настольной лампы, решившись начать серьезный разговор — пора было парню за ум взяться. Но он уже лежал лицом к стене, успев шмыгнуть в постель и делая вид, что мгновенно уснул. Кудрявый черный затылок и широкие плечи под байковым одеялом с двумя желтыми полосами по голубому краю были настолько щемяще-родными, остаповскими, что Виктория