За сегодняшнее утро она пришла к выводу, что Лоренс совсем ее не знает, однако его сдержанность свидетельствовала об обратном.

— Может, съесть еще один тост? — произнес он.

— Хочешь — ешь! — взорвала Ирина. — Будешь есть — ешь, не хочешь — не ешь, но реши, наконец! Бог мой, это же всего лишь кусок хлеба!

Лоренс встал и принялся собирать посуду.

— Тогда не буду.

Она вздрогнула, ощущая его обиду, словно столкнулась с бумерангом. Жестокость, выплеснутая на того, кого мы любим — по крайней мере, любили до недавнего времени, — и того, кто точно этого не заслужил, — неизменно возвращается и обрушивается на нашу голову.

Наконец Лоренс взял портфель. Взглянув на него уже на пороге, Ирина внутренне сжалась от раскаяния. Теперь, когда он действительно уходил, она старалась задержать его пустыми разговорами, пыталась одарить теплом, чтобы он запомнил ее милой подругой, остающейся на весь день в одиночестве, желающей продлить момент прощания.

— Извини, что сорвалась. Все время думаю об этом красном, не терпится начать работу.

— Я тебе мешаю?

— Нет, разумеется, нет. Не знаю, может, у меня ПМС.

— Нет. — Лоренс следил за всем.

— Тогда синдром «после месячных». В любом случае извини меня. Завелась на пустом месте.

— Да, на пустом.

— Прошу тебя, давай забудем! — Ирина сжала его руку. — Мне очень, очень стыдно.

Каменная маска исчезла с его лица, сменившись улыбкой. Лоренс поцеловал ее в лоб и сказал, что позвонит позже. Обиды забыты. Залатать дыры оказалось проще простого. Но она не могла понять, принял ли он ее извинения потому, что поверил, или из страха продолжения ссоры.

Первые минуты она старалась даже не смотреть на телефон, наслаждаясь способностью мыслить здраво, а если не здраво, то, по крайней мере, самостоятельно. Кроме того, Лоренс мог вернуться, забыв что-либо, и она не хотела объяснять, с кем говорит. К половине десятого сил почти не осталось, ее не сдерживала даже привычка Рэмси ложиться поздно, ведь сейчас рушится вся ее жизнь и повинен в этом он.

— Алло?

Ирина не любила, когда люди звонят и молчат.

— Привет, — смущенно пробормотала она.

Молчание на том конце провода казалось бесконечным. Боже, неужели то, что было для нее волшебным путешествием на ковре-самолете, для Рэмси лишь привычная прогулка на потрепанном коврике. Может, он действительно бабник, которым представляли его модные журналы, и ей лучше скорее повесить трубку, чтобы не выставить себя еще большей дурой, чем раньше.

Слова обрушились на нее океанской волной.

— Как я рад слышать твой голос.

— Я боялась тебя разбудить.

— Я еще не сомкнул глаз.

— Но ты не спал прошлой ночью! У тебя еще нет галлюцинаций?

— Раз уж я позволил тебе уйти — начал волноваться, что начались.

— Это я волновалась, думала, для тебя это не важно.

— Важно, — резко ответил он. — Чертовски важно.

— Чертовски…

— Верно. — Фраза должна была прозвучать решительно, но вышло скорее растерянно.

— Странно, — продолжала Ирина, — раньше я хорошо помнила твое лицо, а сейчас вспоминаю с трудом.

— А я отлично помню твое лицо. Но их стало два. Одно «до», другое «после». То, что «после», выглядит привлекательнее. Красивее. Будто в 3D. Замысловатое.

— Я испытываю те же ощущения. Оно незнакомо мне самой. Все это не к лучшему. Неприятно смотреть в зеркало и не понимать, кого видишь.

Несмотря на номинально добродетельные сексуальные отношения, в их разговоре уже возникали долгие паузы давних любовников — те паузы, когда в воздухе витает отдающий ладаном аромат, несущий смысл всего невысказанного. Любовники общаются не посредством фраз и предложений. Страсть выражается именно в интервалах. В этом случае важны промежуточные швы, а не кирпичи.

— Ты ему сказала?

— Я обещала тебе молчать.

— Знаю, но ты смогла промолчать?

— Я всегда держу слово. — Каждая минута их разговора заставляла нарушить его. Как чудно, что необдуманное обещание, данное Рэмси, перевешивает чувство долга перед Лоренсом.

— Я не могу. — Он замолчал, словно сверялся со шпаргалкой. — Из-за снукера и прочего у тебя, наверное, сложилось неверное представление. Я не выношу грязи. Со мной либо все, либо ничего.

— А если все, то что?

— У тебя есть Лоренс. — Голос его стал ледяным. — Ты счастлива. У тебя своя жизнь.

— Я думала, что так и есть.

— Тебе надо остановиться. Ты сама не понимаешь, что делаешь. Тебе есть что терять. — Фразы были короткими и пустыми.

— Я не могу остановиться, — произнесла Ирина. — Меня что-то держит. Ты смотрел «Опасные связи»? Там Джон Малкович говорит Гленн Клоуз: «Это выше моих сил». Он, как зачарованный, пускается в рискованные отношения с героиней Мишель Пфайффер. Так вот — это выше моих сил. Меня это не извиняет, но это правда. Я словно одержима. Не могу перестать думать о тебе. Я всегда была реалисткой, но теперь попала в плен наваждения. Хотела бы сказать, что это преувеличение, что я слишком увлекалась мелодрамой, но это не так.

— Я не видел этот фильм. Конец хороший?

— Нет.

— Наверняка он неспроста тебе вспомнился. Что случилось с женщиной?

— Умерла.

— А парень?

— Умер.

— Неплохо. В реальной жизни, милая, обычно бывает еще хуже, верно? Намного сложнее.

— В фильме есть намек, — Ирина внутренне сжалась, — на искупление смертью…

— Забудь об этом. В реальной жизни кажется, что не выживешь, но остаешься стоять на ногах. Проблемы должны погубить тебя, но ты выживаешь. Все выживают, и от этого становится чертовски плохо.

У Рэмси философский склад ума.

— Это выше моих сил. — Ирина была упряма.

— Значит, все будет зависеть от меня. Я должен остановиться ради тебя.

В этот момент она порадовалась, что не позавтракала. Ее сильно затошнило.

— Не стоит блюсти мои интересы. Мне это не нужно. Лоренс вел так себя многие годы, и что вышло? Не надо обо мне заботиться.

— Нет, надо, — прошептал Рэмси. — Это всем нужно.

— Ты не заставишь меня остановиться. У тебя нет на это права.

— Я один несу ответственность, — сказал Рэмси, удивительным образом копируя интонацию Малковича из фильма, который не смотрел. — Только теперь я это понял. И я один могу все прекратить.

Слезы обжигали ее щеки. Он не имеет права ее обворовывать. То, что она нашла в цокольном этаже его дома, принадлежит ей.