Комментируя вывод крейсеров, Черчилль заявил: «Адмирал Паунд, скорее всего, не отдал бы столь темпераментный приказ, если бы речь шла только о британских крейсерах». Далее он предположил, что присутствие в группе контр-адмирала Гамильтона двух американских крейсеров, которые тоже подвергались риску уничтожения, вероятно, «лишило этого человека обычной выдержки и самообладания, с которыми он всегда принимал решения». Но еще до выхода конвоя адмирал Паунд договорился с адмиралом Товеем, что крейсеры не пойдут дальше острова Медвежий, если конвой не будет подвергаться угрозе, с которой эти корабли могут справиться («Тирпиц» сюда не входил). Поэтому представляется маловероятным, что присутствие двух американских кораблей оказало влияние на поведение первого морского лорда.

Командующий флотом метрополии придерживался мнения, что контр-адмирал Гамильтон должен был отправить эсминцы к рассеявшемуся конвою, когда стало ясно, что «Тирпица» нигде не видно. Они могли оказаться бесценными в организации противолодочной защиты. Нет оснований сомневаться, что коммандер Брум имел желание вернуться, но Гамильтон, наделивший немецкое военно-морское командование большей инициативой, чем оно имело в действительности, с минуты на минуту ожидал атаки «Тирпица».

Он считал, что теперь, когда конвой рассеялся, корабли адмирала Шнивинда пойдут назад и встретятся с флотом метрополии. В этих обстоятельствах, из-за отсутствия дополнительной информации, он решил, что эсминцы станут полезными для организации подвижной обороны на пути немецких кораблей к силам Товея. К тому же сейчас, когда танкер «Алдерсдейл» потерялся среди остальных судов конвоя, представлялось маловероятным, что эсминцы, если отправятся обратно, сумеют разыскать танкер, и у них очень быстро закончится топливо. На самом деле танкер к тому времени уже был потоплен.

Несчастье, постигшее конвой PQ-17, поселило смятение в умы многих командиров флагманских кораблей, не привыкших получать странные и безапелляционные приказы адмиралтейства без объяснения причин. Это привело к преждевременному рассеиванию конвоя, но не обязательно к увеличению числа погибших судов. Гибель судов по большей части зависела от действий противника. Конечно, адмиралтейство располагало большим объемом разведывательной информации о противнике, чем офицеры в море, но на месте было виднее, как лучше поступить в каждый конкретный момент. Никто лучше стоящих на мостике офицеров не видел погодные условия в районе операции, не знал состояние дел с топливом и боеприпасами, других конкретных фактов, о которых адмиралтейство не имело и не могло иметь точного представления. Как доказали американские военные моряки, проведшие много успешных операций против японцев на Тихом океане, предпочтительнее всего сообщать командующему эскадрой максимальный объем информации и наделять его полномочиями проводить операцию по своему усмотрению.

Сейчас, когда стали известны все факты, совершенно ясно, что первичной причиной катастрофы стало решение правительства провести операцию несмотря на то, что она с самого начала имела немного шансов на успех. Как писал в «Истории британского военно-морского флота» профессор Майкл Льюис, «в свете накопленного стратегического опыта можно утверждать, что мы выполняли невыполнимую задачу продвижения конвоев вдоль сотен миль территории, занятой немцами, при этом в воздушном пространстве наблюдалось безусловное господство люфтваффе, а море кишмя кишело немецкими подводными лодками: Гитлер согнал сюда все, которые сумел найти. Да и крупные военные корабли тоже были здесь». Успешное движение конвоев было бы возможным при наличии эскорта, способного справиться с любой из трех угроз, чего не было при организации русских конвоев. Тот факт, что адмиралтейство не было готово рисковать своим флотом к востоку от Медвежьего, явилось безмолвным признанием превосходства немецкой авиации в этом районе, с которой англичане пока не могли конкурировать. Наполеон как-то заметил: «Каждый командующий, выполняющий план, который считает плохим или разрушительным, виновен. Он обязан возражать, предлагать альтернативу и даже, если необходимо, уйти в отставку, но не становиться средством поражения доверенных ему сил». Но для любого военачальника такого уровня, как адмирал Паунд, отставка во время войны была равносильна дезертирству и не отвечала его представлениям о долге. Он был воспитан в убеждении, что пытаться сделать невозможное – это прерогатива королевского военно-морского флота.

Нельзя не остановиться на трагических событиях, связанных с караваном QP-13. Этот конвой состоял из 35 судов и следовал под командованием коммодора Гейла с эскортом из 5 эсминцев, 4 корветов, 2 минных тральщиков и 2 траулеров. Конвой был обнаружен с воздуха 2 июля, но сумел избежать неприятностей частично из-за входа в полосу густого тумана, а главным образом из-за того, что противник концентрировал свои силы для атаки на PQ-17. Прибыв к северо-восточной оконечности Исландии, конвой разделился. 16 судов, включая судно коммодора, с частью эскорта направились в Лох-Ю, остальные – в Рейкьявик. Командиром оставшейся части конвоя стал капитан Хисс с «Американ Робин». Первые два дня погода была облачной и не было возможности определить свое местоположение. Поэтому точное положение конвоя было неизвестно. Радары, имевшиеся на некоторых судах, в то время еще не были надежными, а когда исландская часть конвоя подошла к берегу, погода совершенно испортилась. С северо-востока подул сильный, порывистый ветер, полил дождь, и видимость снизилась до мили. В 20.00 коммандер Кубисон, старший офицер эскорта, следовавший на тральщике «Найгер», решил выйти вперед, чтобы увидеть землю. Через два часа он заметил айсберг, который ошибочно принял за северную оконечность Исландии, поэтому приказал конвою ложиться на западный курс, который привел суда прямо на британское минное поле, о котором капитан Хисс даже не подозревал. Он узнал о его существовании только после получения сообщения от старшего офицера эскорта, в котором конвою предписывалось перестроиться в две колонны, чтобы пройти между минным полем и берегом. В 10.40 «Найгер» налетел на мину. Коммандер Кубисон поздно понял, что завел суда слишком далеко на север, и поспешно передал приказ Хиссу срочно менять курс. Суда повернули на юго-восток, а «Найгер» затонул, унеся с собой немало человеческих жизней. Среди жертв был и коммандер Кубисон. В течение короткого промежутка времени еще 4 судна подорвались на минах и затонули, а 2 получили серьезные повреждения. Одним из погибших судов стал советский пароход «Родина», на котором среди пассажиров находились жены и дети советских дипломатов, работавших в Лондоне. На помощь пришел французский корвет «Розелис» под командованием лейтенанта Бержере, траулеры «Леди Мадлен» и «Святой Элстен». В течение шести с половиной часов, рискуя каждую минуту взлететь на воздух, отважные моряки ходили по минному полю и подбирали пострадавших, среди которых было несколько моряков с крейсера «Эдинбург». Всего на борт было поднято 211 человек, но некоторые из них позже умерли от переохлаждения. Вот уж воистину «пришла беда – отворяй ворота».