Часовые, едва разлепив сонные глаза, наблюдали, как повозка скрылась из вида, и поморщились от запаха паленого мяса.

Старший из охранников похлопал младшего по спине.

– Если мы не станем об этом сообщать, то, стало быть, этого и не произошло.

Младший, нахмурившись, глянул на старшего.

– Разве не будет это неисполнением долга?

– Какое же тут неисполнение, если ничего и не произошло?

* * *

Гехирн, у которой уже потрескались губы, а зрение заволокло липким туманом, добралась до Унбраухбара в полдень. Солнце в зените будто вопило во весь голос. Весь мир шипел и подрагивал, как будто она смотрела на него сквозь мясное желе с кровавыми сгустками. Толстые перчатки на ее руках уже промокли от крови и гноя из воспалившихся ран. Все ее тело представляло собой сплошную рану, покрытую пузырями, она сама была как волдырь от солнечного ожога, который вот-вот лопнет.

Городские ворота оказались открыты, но под ними собралось с десяток стражников. Когда Гехирн приблизилась, они бешено замахали руками, жестами требуя, чтобы она остановила повозку.

Темнота. Ей надо отыскать блаженную темноту.

Гехирн рванула вожжи, и лошади помчались еще быстрее. Пусть эти идиоты отойдут, или она их переедет.

Они не пошевелились. Более того, они вскинули арбалеты и прокричали грубые предупреждения. Как она и думала: идиоты. Ощущая такое мучительное жжение, Гехирн была не в состоянии долго размышлять. Она видела перед собой только препятствия на пути к спасительной тени. Стражники, все как один, вспыхнули ярким пламенем, и Гехирн разметала в стороны их пепел, проехав по ним повозкой. От боли периферийное зрение у нее отключилось, и она видела перед собой сужающийся туннель, а все мысли ее были направлены к единственной цели.

Спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от…

Стражу она изжарила, совершенно не задумываясь.

Они были помехой.

Теперь их нет.

Люди на узких улицах шарахались врассыпную от повозки Гехирн, а от тех, кто замешкался у нее на пути, оставался только пепел. Она действовала инстинктивно, думая лишь о том, как оказаться в тени. Жалкими остатками глаз разглядев храм Геборене, Гехирн из последних сил натянула вожжи, и повозка, дрогнув, остановилась. Лошади, едва не падавшие замертво, тряслись от изнеможения. Глаза их были полны страха. Раздувая грудные клетки, они с усилием набирали в легкие воздух. Гехирн упала с облучка и неудачно приземлилась. С рук ее потекла мокрая кожа, от которой на земле осталась лужица вязкой розовой массы. Гехирн поползла к двери. Перед ней появилось нечто. Высокая фигура.

– Стой там, где…

Гехирн спалила стоявшего перед ней и проползла через пепел. От ее колен в пыли оставались длинные кровавые полосы. Глаза ее лопнули и вытекли, обдав обжигающей болью потрескавшуюся и содранную кожу на щеках.

Спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от…

Встретившая Гехирн темнота была для нее будто объятия самого нежного в мире любовника. Она ничего не видела, но инстинкт вел ее в самое глубокое нутро здания, куда никогда не попадает свет солнца или луны. Едва теплилась в ней искорка разума. Ее глаза заживут и снова будут видеть. Ее кожа затянется, но если прямо сейчас не снять одежду, то ткань прирастет к телу, и ее придется отрывать вместе с застывшей кожей. Лучше потерпеть сейчас, чем потом выносить еще бóльшие мучения. Гехирн поднялась на ноги, оставляя на стене кровавые отпечатки ладоней. Около получаса она отскребала от тела промокшие одежды, и с ними сошло немало уже заживавшей кожи. Наконец ее тело, жирное, все в незарубцевавшихся ранах, осталось совсем голым, и она кожей ощутила струи прохладного воздуха. Ее глаза уже начали восстанавливаться, и она могла различать смутные очертания. Дождавшись, когда кожа достаточно зажила, Гехирн забралась на первую попавшуюся койку и свернулась калачиком, все еще ощущая боль.

Огонь, такой голодный и прекрасный. Она чувствовала, как его любовь окутывает и утешает ее.

Только что она всхлипывала, но, когда провалилась в забытье, на губах ее была довольная улыбка.

Гехирн очнулась и обнаружила, что пальцы у нее липкие от свернувшейся крови и что она нежно обнимает окоченевший труп молодого жреца с перерезанной глоткой. Она едва помнила, как добралась до храма Геборене в Унбраухбаре. Если повезло, то большая часть города огнем не уничтожена. Никогда еще раньше ей не удавалось зажигать пламя так легко. Ее бред набирал силу. Она спалила трех кригеров, каждый из которых, несомненно, сам был могущественным гайстескранкен – пусть ей так и не довелось узнать, какого рода иллюзии владели ими, – и сделала это во сне.

Способна ли она контролировать то, что делает во сне? Могло ли быть так, что она сожгла еще кого-нибудь, сама того не заметив? О боги… Она с содроганием подумала о том, что каждый раз, когда во сне ей являлось бушующее пламя, человеческие тела исчезали в его языках, как дрова. Скольких она убила, сама не зная об этом? Если ее кошмары вырвались на свободу, то никто уже не будет полностью в безопасности.

«Может, поэтому Кёниг послал со мной кригеров?» Им поручили убить ее, пока она спит? Ей тогда снилось…

Нет. Это был сон.

Мысли ее ходили по кругу.

– Я нужна Кёнигу, – повторила она. – Он так сказал.

И все же такое объяснение казалось разумным. Если она сжигала во сне жрецов, Кёниг должен был убить ее. Он сделал бы это, поскольку не оставалось другого выхода.

«Нет, я нужна ему».

Наконец Гехирн решила, что это не имеет значения. Пока есть хотя бы какая-то вероятность того, что она нужна Кёнигу, она не должна его подвести. Она сделает то, ради чего он ее сюда отправил. Если он прикажет прикончить ее, когда она вернется, то, по крайней мере, она умрет с пониманием того, что была кому-то нужна и что не подвела его.

«Кёниг, я не обману возложенных ожиданий. Чего бы мне это ни стоило».

Оттолкнув от себя труп, Гехирн поднялась с кровати и понюхала воздух. Она проспала целые сутки, и уже снова всходило солнце, окутанное густыми облаками. Она ощущала его запах. Крадучись, пошла она по темным коридорам храма в поисках какой-нибудь одежды и набрела на прачечную, где по всему полу были раскиданы мантии и рясы. Казалось, что все эти вещи разбросал малыш, который катался по полу в истерике.

– Какие же несносные неряхи эти жрецы, – пробормотала Гехирн, подбирая одеяние себе по росту и чину.

Оставшиеся в живых стражники бросились бежать, когда она, закутанная в мантию жреца, вышла из храма Геборене. Она не обратила на них никакого внимания, поскольку ее слишком отвлекало пульсирующее давление, исходившее от спрятавшегося за тяжелыми тучами солнца. Оно только и дожидалось, когда можно будет выглянуть и оставить от Гехирн только пепел. Кожа ее, розовая, еще не до конца зажившая, болезненно ощущала прикосновение рясы. Вот единственное, чем она может заглушить желание присесть на корточки и заскулить в темноте.