Тощая женщина опустилась в кресло, как будто ей перерубили позвоночник, и бросила полный отвращения взгляд, который Гехирн показался маняще-соблазнительным. Гехирн кинула к ее ногам мешочек золотых, на который женщина совершенно не обратила внимания.

– Спрашивай, – хрипло потребовала зеркальщица.

– Мне нужно посмотреть, что случилось в храме Геборене в ту ночь, когда перерезали жрецов.

– И это все? О собственной судьбе ты ничего не хочешь спросить?

Гехирн покачала головой:

– Свою судьбу я знаю. Я умру в огне.

– Ты умрешь рабыней.

– Я служу Кёнигу Фюримеру.

– Это не…

– Не потому я здесь. Мне нужно видеть храм.

Ферлоренер посмотрела на нее, будто пытаясь принять какое-то решение.

– Хорошо. Обычно первые полчаса я трачу на то, чтобы зажечь все свечи.

Вспыхнула каждая свечка. Ни одного жеста, только мысль и вера; вера в свою растущую силу. Слишком легко у нее получилось вызвать огонь.

Ферлоренер потянулась, распахнула истертые одежды, и взгляду открылось ее усыпанное зеркальными осколками туловище, маленькие груди и тощие ноги. Ее тело отражало теплый свет свечей; ее исхудавшая фигура напоминала Гехирн сверкающую рельефную карту. Если до того она просто ощущала, что стала влажной, то сейчас ее тело уже пульсировало. Зеркальщица извивалась в кресле, терлась о зеркальные осколки, покрывавшие сиденье и спинку кресла. Гехирн слышала, как царапают стекла, вросшие в кожу, о стекла на кресле. Ферлоренер тихо застонала.

Гехирн, которую так и влекла боль этой женщины, подалась вперед, вглядываясь в изгибы худого тела. Женщина казалась составленной из кусочков. Огонь свечей озарял то одни части, то другие, и в мозаичных отражениях начала складываться картина. Через несколько мгновений Гехирн узнала храм, где провела ночь. По коридорам кралась женщина, и в руке у нее сверкал нож. Она была худой, как Ферлоренер, но при этом выглядела мускулистой и гибкой, а не истощенной. Гехирн испустила трепетный похотливый вздох. Женщина была невероятно некрасива. Челюсть у нее слишком выступала, глаза бледно-голубые, будто водянистые, нос – длинный и крючковатый, и все это в обрамлении спутанных и грязных светлых волос. Гехирн задрожала от наслаждения, глядя, как та перерезает горло молодому священнику, тому самому, подле которого она только что провела ночь.

Как ловко она движется. Как целенаправленны ее действия. Гехирн еле удерживалась, чтобы не запустить руку под мантии и не облегчить нарастающее напряжение.

Когда она увидела все – то, как страхолюдина унесла рясы и вернулась к своим товарищам и как они торопливо бежали из города, направляясь как раз туда, откуда прибыла Гехирн, – она откинулась и попыталась сосредоточиться, собрать вместе разрозненные мысли. Но из-за присутствия зеркальщицы, которая все еще лежала на спине в распахнутой одежде на усыпанном зеркалами кресле, – и из-за отпечатавшейся в памяти брутальной и ловкой молодой женщины, – мысли Гехирн перемежались то похотью, то ненавистью.

Ферлоренер смотрела на нее из-под полуопущенных век, на которых лежала зеркальная пыль. В уголках ее глаз блестела свежая кровь и, как показалось Гехирн, слезы.

Гехирн скользнула по обнаженному телу восхищенным взглядом. Действовать тонко и обольщать у нее не получилось бы, да она и не пыталась.

– У меня есть еще золото.

Ферлоренер медленно раздвинула ноги, и наконец взгляду Гехирн предстали половые губы, также покрытые осколками зеркал. Она моргнула, смахнув с век жгучие капли пота, облизала губы и осторожно сглотнула.

– Кажется… они острые.

Тут уже Ферлоренер просияла хищной улыбкой.

– К моменту, когда ты кончишь, ты будешь вся в кровоточащих порезах. Вся израненная. С ободранной кожей.

Гехирн бросила к ее ногам еще один мешочек золотых.

– Раны у меня заживают быстро.

Свернувшись калачиком, ощущая мучительную боль в промежности, Гехирн не помнила, как вернулась в самое нутро храма Геборене. Она занималась сексом только тогда, когда наверняка знала, что вызывает у партнера отвращение и что ей будет больно. Она боялась близости и желала ее. Ненависть к себе была одновременно и сильной, и слабой ее стороной, ее тюрьмой и ее защитой. Никто не мог ненавидеть ее больше, чем она сама, и поэтому никто не мог по-настоящему ранить ее.

Когда боль от резаных ран в промежности утихла и там уже только глухо ныло и пульсировало, Гехирн поднялась на ноги и пошла по пустому храму. Тела все еще лежали там же, где упали, а по лужам крови ползали мухи. Она тихо мурлыкала мелодию, шагала и думала – от той боли и отвращения, которые она испытала во время секса, у нее чудесным образом прояснилось в мозгу.

Худая женщина, все так же привлекательная своей брутальной прелестью, шла из одного зала в другой, ища что-то и перерезая глотки. Но в конце концов она взяла из храма, если не считать нескольких дешевых безделушек, шейных платков и разной ерунды, только стопку грязной одежды из прачечной.

«Клептик, вне всякого сомнения».

После этого она встретилась с щеголеватым красавцем и крупным типом, покрытым шрамами, у которого был боевой топор, и все трое двинулись к северу.

Гехирн, одиноко стоя в темноте, расхохоталась от забавной мысли. Возможно, в какой-то момент она даже проехала мимо них – ночью или днем, когда ослепла от жгучих лучей солнца.

Они что, собираются в Зельбстхас? А куда еще можно отправиться с украденными рясами Геборене? Ответ был очевиден, и Гехирн он сильно встревожил. Им явно известно о великом проекте Кёнига и о боге-ребенке, который скоро Вознесется. Если это правда, то они, скорее всего, посланы Ванфор Штеллунг и намерены уничтожить все то, что планировали сделать Кёниг и Геборене.

Гехирн зашипела от ярости, настроение у нее становилось все паршивей. Чтобы поймать этих троих, пока они не добрались до цели, ей потребуется снова выйти под лучи солнца. Можно было поискать в этом городе интерметика, который сумел бы и согласился отправить Кёнигу предупреждение, но она решила, что на это можно лишь впустую потратить силы, поскольку вряд ли здесь обитает кто-то, владеющий таким искусством. Кроме того, было бы гораздо интереснее поймать агентов Ванфор Штеллунг в пути и расправиться с ними самой. Гехирн не хотела сначала предупредить Кёнига, а потом медленно, выезжая только по ночам, тащиться назад; она стремилась снова увидеть эту безобразную и обворожительно ловкую женщину. Во плоти. Хассебранд не смогут остановить ни пижон, ни громила с топором, несмотря на их физическую силу или мастерское владение оружием. С клептиком справиться было бы посложнее – все зависело от того, какие иллюзии ею владеют и насколько она в своем уме, – но вряд ли она способна серьезно противостоять Гехирн. Огонь пожирает все. А вот клептик, в достаточной мере повредившийся рассудком, – соперник непростой. Она слышала, что клептики могут украсть сердце прямо из груди своей жертвы, хотя это, возможно, преувеличение.