В этот период Леманы из Монтгомери, штат Алабама, стали очень южными — рабовладельцами, с южным акцентом, приверженцами южной кухни, даже свинины. Хлопок, оставаясь королем, приносил Леманам примерно то же, что золото — селигманам, и жить было легко. Три брата по-прежнему были хлопковыми брокерами, а их клиентами были покупатели и производители на американском Севере и в Англии. Платежи за хлопок осуществлялись в форме четырехмесячных тратт в нью-йоркских банках и шестидесятидневных стерлинговых векселей в лондонских банках, причем эти векселя — простые векселя, представляющие товары, находящиеся в пути, — были оборотными. На Юге они были одной из самых популярных форм валюты, а в Нью-Йорке эти хлопковые векселя можно было продать за наличные со скидкой. Нью-Йорк был настоящим центром хлопковой экономики Юга, поэтому приходилось часто ездить в Нью-Йорк. Эмануэль Леман, как правило, занимался денежными операциями в Нью-Йорке, а Генри и Майер работали в Монтгомери.

Осенью 1855 г. в Монтгомери разразилась очередная эпидемия желтой лихорадки. Генри Леман всегда боялся этой болезни, и новая эпидемия была жестокой. По настоянию братьев Генри отправился в Новый Орлеан, который считался более безопасным. Там основатель Lehman Brothers заболел желтой лихорадкой и умер в возрасте тридцати трех лет. Оставшиеся в живых братья, двадцати девяти и двадцати шести лет соответственно, остались продолжать дело.

К 1858 году стало обязательным наличие у Леманов постоянного нью-йоркского офиса, и Эмануэль, имевший опыт работы на денежном рынке, отправился на север и обосновался на Либерти-стрит, 119, рядом с Селигманами. Пока Джозеф Селигман наблюдал за повадками Августа Бельмонта, Эмануэль Леман начал наблюдать за повадками Джозефа Селигмана. В том же году Эмануэль женился на нью-йоркской девушке по имени Полина Сондхайм, и Леманы сняли дом на Мюррей-Хилл — тоже рядом с Селигманами. Майер, хорошо ладивший с плантаторами и фермерами, остался в Монтгомери и женился на девушке из Нового Орлеана, иммигрантке из Вюрцбурга, по имени Бабетта Ньюгасс[8].

С тактической точки зрения такая дислокация торгующих хлопком Леманов была блестящей. Но когда они оказались по разные стороны линии Мейсон-Диксон, Гражданская война — война, о которой говорил весь Юг, но в которую Леманы не верили, что она может произойти, — нашла их и разобщила. В апреле 1861 г. президент Линкольн ввел блокаду. Майер в Монтгомери оказался отрезанным от своих северных производителей и северных денег. Эмануэль на Севере был отрезан от южных поставок хлопка. Это был ошеломляющий удар. «Alles is beendet!» с отчаянием писал Эмануэль на блокноте в своем нью-йоркском офисе.

Если бы здания в финансовом районе были достаточно высокими, чтобы сделать самоубийственный прыжок продуктивным, Эмануэль мог бы прыгнуть, тем самым лишив Нью-Йорк крупнейшего инвестиционно-банковского дома на Уолл-стрит.

10. «ЭТОТ НЕЧЕСТИВЫЙ БУНТ»

Уильям Селигман любил говорить, что он предсказал Гражданскую войну, и подразумевал, что то хорошее положение, в котором оказались Селигманы в результате войны, во многом его заслуга. Вильям преувеличивал. С другой стороны, Уильям, уже увеличившийся в размерах от ужинов из семи блюд с девятью винами (два хереса к супу, не меньше!), перед самым началом войны все же сделал деловой шаг. Он оказался настолько удачным, что Джозеф наградил Уильяма своим собственным инициалом — рядом с инициалом Джозефа — в окончательном названии фирмы, J. & W. Seligman & Company. Уильям расстался со своим шурином Максом Штетгеймером в Сент-Луисе (союз Штетгеймера и Селигмана становился все более непростым) и приехал в Нью-Йорк, чтобы присоединиться к Джозефу. Там, в 1860 г., Уильям решил, поскольку в магазинах Селигманов продавались такие товары, как нижние рубашки и брюки, купить фабрику по производству нижних рубашек и брюк. Это был не столь изобретательный шаг, как полировка печей Гуггенхайма, но он оказался очень удачным.

Пушка, взорвавшаяся над фортом Самтер, еще не успела отзвучать, когда Уильям и Джозеф придумали стратегию, с помощью которой можно было бы выбить из Вашингтона правительственные заказы на пошив униформы для новой фабрики, которая, как выяснилось, занимала четырнадцатое место в списке крупнейших швейных предприятий тех Соединенных Штатов, которые не отделились от США.

Стратегия Селигманов заключалась в следующем. Во-первых, братья сделали несколько щедрых личных «вкладов» в дело Союза. Эти денежные подарки были с благодарностью приняты. Затем они связались с одним из немногих своих друзей в столице — иммигрантом из Германии Генри Гиттерманом. Должность Гиттермана в Вашингтоне была не слишком высокой, но для целей Селигманов она была крайне важна. Он был армейским сатлером, или агентом по снабжению. В красиво написанном, начищенном яблоками письме к Гиттерману, полном патриотического рвения и предложений о совместной беде, Джозеф предложил объединить усилия с Гиттерманом и помочь ему «всем, чем возможно, во время великого кризиса, стоящего перед нашей нацией». Далее Джозеф вызвался отправить в Вашингтон трудоспособного Селигмана — молодого Исаака, чтобы тот помог Гиттерману с его «многочисленными, обременительными и жизненно важными» делами (например, помог Гиттерману купить обмундирование). Гиттерман в столь же цветистом ответе был потрясен бескорыстием, преданностью и высоким чувством долга Иосифа и принял Исаака.

Исаак был заводным Селигманом, с индивидуалистическим подходом к бизнесу. Он не стал присоединяться к братьям в их предприятиях в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Он предпочел открыть свой собственный кружевной и вышивальный магазин на Сидар-стрит, вдали от других. Братья несколько раз предлагали ему перейти к ним, но Айзек отказывался. Исаак был темпераментным Селигманом, с острым языком и вспыльчивым характером, и имел репутацию колючего ругателя, когда дела шли не так, как ему хотелось бы. Но при этом он был вспыльчивым, с большим запасом смелости и наглости. Вашингтонское задание пришлось ему по душе. В конце концов, он не ожидал, что бизнес по вышивке и отделке будет особенно прибыльным в военное время. Так Исаак стал тем, кого Джозеф в первые дни войны многозначительно называл «наш человек в Вашингтоне».

Первое открытие Айзека заключалось в том, что, будь то стратегия или нет, селигманам не составит труда получить государственные заказы на армейское обмундирование. Причина была удручающе проста. Более крупные и старые северные производители одежды не хотели иметь ничего общего с государственными заказами. К началу войны казначейство Соединенных Штатов было в большем беспорядке, чем форт Самтер. Банки Юга потихоньку выводили крупные суммы средств, размещенных на депозитах Севера. Когда Линкольн вступил в должность, он обнаружил, что его казна практически пуста. Федеральный долг рос, а американские кредиты за рубежом исчезали. Консервативные бизнесмены не хотели иметь никаких дел с