– Наша политика такова, – сказал он.

Впрочем, Нидия все равно сомневалась в способности президента добиться того, чтобы силовую операцию не начали без ее согласия.

Не прошло и месяца, как Нидия снова встретилась с сестрами Очоа в доме общей знакомой. А еще она увиделась с невесткой Пабло Эскобара, которая пожаловалась, что ее с братьями жестоко притесняет полиция. Нидия передала ей письмо для Эскобара, написанное красивым почерком на двух с половиной листах, почти без полей. Ей не сразу удалось подобрать точные и выразительные слова, пришлось выкинуть несколько черновиков. Нидия хотела, чтобы ее письмо тронуло Эскобара. Она начала с того, что обращается не к воину, не гнушающемуся ничем для достижения цели, а к человеку, «способному на глубокие чувства, обожающему свою мать и готовому отдать за нее жизнь, к человеку, у которого есть жена и маленькие дети, невинные и беззащитные, которых он стремится уберечь от всяческих бед». Нидия писала, что понимает: Эскобар предпринял похищение журналистов, стараясь привлечь общественное внимание к проблеме экстрадиции. Однако он уже достиг желаемого с лихвой. «Поэтому, – говорилось в конце письма, – проявите свою человечность, сделайте широкий жест – верните нам заложников. И мир обязательно это оценит!»

Прочитав письмо, невестка Эскобара, похоже, искренне расчувствовалась.

– Можете не сомневаться, письмо его очень тронет, – произнесла она, помолчав, как бы говоря сама с собой. – Все, что вы делаете, он воспринимает с сочувствием, и это идет на пользу вашей дочери.

Невестка сложила письмо, засунула его обратно в конверт и сама его заклеила.

– Будьте спокойны, – абсолютно искренне заверила она Нидию, – Пабло сегодня же получит это письмо.

Обнадеженная Нидия вечером вернулась в Боготу и решилась попросить президента о том, о чем Турбай не отважился даже заикнуться: приостановить полицейские операции, пока идут переговоры об освобождении заложников.

Но Гавирия отказался наотрез.

– Одно дело, когда мы в качестве альтернативы предлагаем правовые меры, – сказал он, – и другое – прекращение операций. Это приведет не к освобождению заложников, а к потаканию Эскобару.

Нидия почувствовала, что у Гавирии каменное сердце, его совершенно не волнует участь ее дочери. Гавирия объяснял ей, что охрана общественного порядка не должна быть разменной монетой в переговорах, что полиция не просит у него разрешения на проведение операций, он не в силах отдавать полицейским приказы, нарушающие закон, а Нидия еле сдерживала вскипающую в душе ярость. В общем, встреча получилась очень неудачной.

Убедившись в бесплодности переговоров с президентом, Турбай и Сантос решили стучаться в другие двери и обратились к группе Почетных граждан, в которую входили экс-президенты Альфонсо Лопес Мичельсен и Мисаэль Пастрана, член парламента Диего Монтана Куэльяр и кардинал Марио Револьо Браво, архиепископ Боготы. В октябре родственники заложников встретились с ними в доме Эрнандо Сантоса. Разговор начался с пересказа содержания бесед с президентом Гавирией. Лопеса Мичельсена во всем этом заинтересовала лишь возможность несколько подправить декрет, сделав правовые уточнения, которые дадут дополнительную свободу маневра в вопросе о сдаче наркодельцов правосудию.

– Нужно в это вникнуть, – сказал он.

Пастрана же считал, что на мафиози надо надавить. Но каким образом? Эрнандо Сантос напомнил Монтанье Куэльяру, что он может задействовать повстанцев.

После долгой и содержательной дискуссии Лопес Мичельсен сделал первый вывод.

– Будем играть на поле Невыдаванцев, – сказал он и предложил составить открытое письмо в поддержку семей заложников. Все единогласно поручили это ему.

Через два дня первый вариант письма был готов, и его зачитали на новом собрании, в присутствии Гидо Парры и еще одного адвоката Эскобара. В письме впервые содержалось предложение считать наркоторговлю коллективным преступлением, sui generis[4], что открывало невиданные пути для переговоров. Гидо Парра подскочил на стуле и в восторге воскликнул:

– Преступление sui generis! Гениально!

Зацепившись за эту мысль, он развил целую концепцию, в рамках которой на туманном горизонте уголовных и политических преступлений замаячила радужная перспектива, о которой давно мечтали Невыдаванцы: чтобы им, как и повстанцам, дали статус политзаключенных. Каждый из присутствующих внес в первоначальный вариант открытого письма что-то свое. Под конец встречи второй адвокат Эскобара попросил Почетных граждан получить у Гавирии четкие и недвусмысленные письменные гарантии, что Эскобару сохранят жизнь.

– Сожалею, – сказал Эрнандо Сантос, шокированный просьбой, – но я в это не вмешиваюсь.

– А я – тем более! – подхватил Турбай.

Лопес Мичельсен отказался еще решительнее. Тогда адвокат попросил устроить встречу с президентом, чтобы заручиться хотя бы устными гарантиями.

– Это здесь не обсуждается! – отрезал Лопес.

Сам Пабло Эскобар был осведомлен о планах Почетных граждан (в том числе о секретных) еще до того, как они собрались для обсуждения текста открытого письма. Иначе с чего бы он срочно прислал Гидо Парре письмо, где вполне определенно очерчивались границы его полномочий? «Действуй на свое усмотрение, но добейся, чтобы Почетные граждане пригласили тебя для обмена мнениями», – говорилось в письме. Далее следовало перечисление решений, принятых Невыдаванцами, чтобы Парра не позволил переговорам уклониться в сторону.

Послание группы Почетных граждан было готово через сутки. По сравнению со всем, что говорилось раньше, в нем появился важный тезис: «Наши действия выходят на новый уровень: мы стремимся не только к освобождению заложников, но и к национальному примирению». Такая постановка вопроса, естественно, вселяла новые надежды. Президенту Гавирии письмо понравилось, однако он хотел поставить все точки над i, чтобы не возникло недопонимания, а потому велел министру юстиции выступить с официальным заявлением: дескать, единственный шанс, который оставляет террористам правительство, – это явка с повинной.

Эскобару открытое письмо страшно не понравилось. Прочитав его 11 октября в газетах, он тут же передал через Гидо Парру гневный ответ, приказав распространить его в высших кругах Боготы.

«Письмо Почетных граждан попахивает цинизмом, – гласил ответ. – Мы должны отпустить заложников, между тем как правительство не торопится вникнуть в наши требования! Неужели они считают, что мы снова дадим себя обмануть?»

Позиция Невыдаванцев остается прежней: «Мы не намерены ее менять, поскольку не получили положительного ответа на наши просьбы, изложенные в первом обращении. Это серьезные переговоры, а не игра, в которой кто-то кого-то стремится оставить в дураках».

На самом же деле Эскобар в своих требованиях ушел намного вперед, Почетные граждане не успевали на них реагировать. Теперь он уже требовал от правительства выделения особой, надежно охраняемой территории – он называл ее «тюремным поселением», – такой же, какую предоставили М-19, пока окончательно улаживались детали их добровольной сдачи властям. Неделю назад он послал Гидо Парре подробное описание тюрьмы, которая ему нужна. По мнению Эскобара, для этого идеально подходила его собственная усадьба, расположенная в двенадцати километрах от Медельина и оформленная на подставное лицо. Муниципалитет Энвигадо, считал Эскобар, мог бы арендовать усадьбу и приспособить ее под тюремное поселение. «Поскольку это потребует расходов, мы готовы выделить по смете определенную сумму, – обещал наркобарон и добавлял с обескураживающей прямотой: – Я тебя посвящаю в подробности, чтобы ты встретился с алькальдом Энвигадо, сказал, что действуешь по моему поручению, и все ему объяснил. Но надо добиться от министра юстиции публичного заявления о том, что мы не согласны с указом 2047, поскольку опасаемся за свою безопасность, и что муниципалитет Энвигадо, внося свой вклад в дело примирения колумбийцев, готов обустроить специальную тюрьму, в которой мы, сдавшись властям, будем целы и невредимы. Не ходи вокруг да около, прямо требуй, чтобы они поговорили с Гавирией и предложили ему мой план тюремного поселения». Эскобар недвусмысленно заявлял о своем намерении заставить министра юстиции дать ответ в печати. «Я знаю, это будет бомба, – написал Эскобар и нахально добавил в самом конце: – Так мы их подведем к тому, что нам нужно».