Но когда они, как и договаривались, пришли к нему на следующий день, их встретил уже другой человек, мрачный и недоверчивый. Разговор не заладился с первой же фразы.

– Сейчас очень трудный момент, – сказал Гавирия. – Я хотел вам помочь, делал все возможное, но на данный момент я бессилен.

Было ясно, что произошло нечто весьма значительное, полностью изменившее его настрой. Турбай это мгновенно понял и минут через десять, сохраняя величественное спокойствие, встал.

– Господин президент, – произнес Турбай без тени обиды, – вы повинуетесь своему служебному долгу, а мы – отцовскому. Я это понимаю и прошу не делать ничего такого, что создало бы для вас проблемы как для главы государства. – И добавил, указав на президентское кресло: – Если бы я сидел здесь, то поступил бы так же.

Гавирия, сильно побледнев, тоже встал и проводил их до лифта. Помощник президента спустился вместе с ними и распахнул дверь автомобиля, стоявшего на площадке перед домом. Они ехали молча, грустный октябрьский вечер ронял за окнами слезы дождя. Бронированные стекла приглушали шум автострады.

– Тут нам надеяться не на что, – вздохнув, произнес после долгого молчания Турбай. – После нашей вчерашней встречи произошло что-то, о чем он не может нам рассказать.

И тогда на первый план выступила донья Нидия Кинтеро, бывшая супруга бывшего президента Турбая Айалы, который вдобавок приходился ей дядей. Из четверых детей, родившихся в этом браке, Диана была старшей. За семь лет до похищения Дианы брак был расторгнут Святым Престолом, и Нидия вышла второй раз замуж за депутата от либеральной партии Густаво Балькасара Монсона. Сама побывав в роли первой леди, она по опыту знала, что президент не может выходить за некие формальные рамки. Тем более по отношению к своему предшественнику.

– Единственное, что следует сделать, – сказала Нидия, – это напомнить президенту Гавирии о его долге и ответственности.

Именно этим она и занялась, впрочем, не питая особых иллюзий.

Еще до того как факт похищения был признан официально, Нидия развернула широчайшую деятельность. Она организовала по всей стране выступление детей, которые озвучивали в радио и теленовостях просьбу освободить заложников. Она добилась того, что 19 октября, в День национального примирения, в городах и поселках отслужили мессы, на которых молились о согласии между колумбийцами. В Боготе литургия была проведена на площади Боливара, и одновременно во многих кварталах прошли мирные демонстрации, люди явились с белыми шарфами и зажгли факел, который должен был гореть до тех пор, пока заложники не вернутся целыми и невредимыми. Благодаря донье Нидии выпуски теленовостей теперь начинались с показа фотографий заложников и с отсчета дней с момента их похищения; по мере того как кого-то отпускали, фотографий становилось все меньше. По инициативе Нидии также по всей стране перед началом футбольных матчей раздавался призыв к освобождению журналистов. Королева красоты Марибель Гутьеррес, завоевавшая этот титул на конкурсе 1990 года, начала свою благодарственную речь с просьбы выпустить похищенных людей.

Нидия являлась на семейные советы, которые устраивали родственники других заложников, выслушивала мнения адвокатов, вела секретные переговоры через Фонд солидарности Колумбии, которым она руководит уже двадцать лет. Но почти всегда ощущала, что все это без толку. Решительная, пылкая, проницательная настолько, что порой ее можно было принять за ясновидящую, Нидия не могла смириться с таким положением вещей. Она надеялась на других, пока не поняла, что все зашло в тупик. Ни Турбай, ни Эрнандо Сантос, ни другие влиятельные люди не могли заставить президента вступить в переговоры с похитителями. Нидия убедилась в этом окончательно, когда Турбай рассказал ей о последнем неудачном разговоре с Гавирией. И тогда она приняла решение действовать самостоятельно, открыла второй фронт и начала добиваться освобождения дочери не окольными путями, а напрямую.

Примерно тогда же в офис медельинского отделения Фонда солидарности Колумбии поступил анонимный звонок. Некий человек сообщил, что у него есть известия о Диане. Якобы какой-то его старинный приятель, проживающий в окрестностях Медельина, передал ему в корзине с овощами записку, в которой говорилось, что Диану прячут по соседству. Охранники смотрят по телевизору футбол и дуют пиво, пока не попадают на пол, поэтому оказать сопротивление полиции они будут не в состоянии. Для пущей достоверности звонивший предлагал прислать план усадьбы, в которой скрывают Диану. Все выглядело так убедительно, что Нидия отправилась в Медельин.

– Я попросила информатора ни с кем не обсуждать эти сведения, – потом рассказывала она, – и объяснила, что попытка силового освобождения чревата страшной опасностью как для моей дочери, так и для ее охранников.

Узнав, что Диана в Медельине, Нидия решила повидаться с Мартой Ньевес и Анхелитой Очоа, сестрами Хорхе Луиса, Фабио и Хуана Давида Очоа, которых обвиняли в торговле наркотиками и незаконном обогащении; они считались близкими друзьями Пабло Эскобара.

– Я так хотела, чтобы они мне помогли связаться с Эскобаром! – спустя годы воскликнула Нидия, вспоминая те горькие дни.

Сестры Очоа пожаловались ей на притеснения полиции, с интересом ее выслушали, выразили сочувствие, но при этом сказали, что повлиять на Пабло Эскобара не могут.

Марта Ньевес знала о похищении не понаслышке. В 1981 году ее саму похитили боевики из М-19, потребовав от родственников выкуп со многими нулями. В ответ Эскобар создал штурмовой отряд «Смерть похитителям», который добился освобождения заложницы после трех месяцев кровавой борьбы. Сестра Марты Анхелита тоже считала себя жертвой политического насилия, и они долго, наперебой приводили Нидии примеры полицейского произвола, нарушения неприкосновенности жилища и попрания прав человека.

Однако Нидия не пала духом и не собиралась отказываться от борьбы. Она попросила сестер хотя бы передать Эскобару письмо. Нидия уже послала ему одно письмо через Гидо Парру, но не получила ответа и теперь сделала вторую попытку. Но сестры Очоа отказались, испугавшись, как бы Эскобар не обвинил их в том, что они его «подставили». И все же под конец встречи сестры слегка оттаяли и помягчели, поддавшись напору Нидии, которая вернулась в Боготу, не сомневаясь, что ее со временем может ждать успех в двух направлениях: в деле освобождения дочери и в процессе мирной сдачи трех братьев Очоа. Поэтому Нидия сочла уместным лично доложить о своих переговорах президенту.

Тот принял ее незамедлительно. Нидия сразу взяла быка за рога, рассказав Гавирии о жалобах сестер Очоа на поведение полиции. Президент ее выслушал, изредка перебивая рассказ вопросами по существу. Было ясно, что он не намерен придавать мафиозным обвинениям такого значения, какое придавала Нидия. Что касается похищения Дианы, то Нидия хотела от президента трех вещей: чтобы освободили похищенных, чтобы президент взял бразды правления в свои руки и воспрепятствовал силовой операции, которая могла окончиться гибелью заложников, а также чтобы продлили срок сдачи Невыдаванцев властям. Однако президент заверил Нидию в одном: если Диану или других заложников попытаются освободить, то сначала заручатся согласием их родных.