– Извините…

Они перешли дорогу и, все так же не торопясь, прошли до конца улицы. Олег глянул на часы.

– Ну что, перекусим – чайку попьем? – предложил он.

– Мы еще и полмаршрута не сделали, – возразила было Татьяна.

– Да нет, наверное, хватит на сегодня… – покачал головой Олег. – Слишком много впечатлений для первого раза…

«Двусмысленно, но по сути – верно», – согласилась Татьяна.

– Как скажете, – сказала она вслух. – Вы гость, вам решать.

– Ты, – поправил ее Ицкович. – Ты гость, тебе и решать…

Тут, что называется, не поспоришь: Ицкович – гость. И не просто гость Москвы, а гость ее собственного начальника, который Ицковичу племянник и на свадьбу которого тот, собственно, в Москву и приехал…

* * *

Они сидели в кафе, и пили, как это ни странно, кофе. Уже по третьей чашке…

Олег, правда, под коньячок, и когда заказывал третий, Татьяна покосилась неодобрительно, но промолчала, естественно. Кто он ей, чтобы высказываться на этот счет?

На подвешенной к потолку плазменной панели телевизора крутили какой-то сборный концерт, типа: «звезды восьмидесятых».

– А… – начал было Олег.

– Послушаем, – прервала его Татьяна, на экране как раз появилась женщина с популярной в те годы стрижкой «паж» и запела:

Дослушали молча, тем более что Ицковичу эта мелодия тоже, судя по всему, понравилась.

– С детства люблю Мирей, – сказала Таня.

– Я не совсем понял – она вроде и не по-французски пела? – уточнил Олег.

– По-немецки, но со страшным акцентом, – улыбнулась Таня.

– Ты говоришь по-немецки?

– Практически нет. Читаю, понимаю, если не быстро говорят. Это второй язык в университете был, если еще латынь не считать…

– По-немецки я тоже не понимаю… так о чем песня? – спросил Олег. – Нет, я понимаю, о любви, разумеется, но «из зала все кричат: давай подробности!».

Таня рассмеялась и негромко напела:

Ее завораживала мелодия, и слова… и присутствие такого мужчины рядом не то чтобы кружило голову, но волновало – совсем чуть-чуть, но этого достаточно.

– …Мне очень хорошо, я почти счастлива, и… В общем: «остановись, мгновенье!»

– Здорово, – совершенно искренне прокомментировал ее тихое пение Олег. – Ты просто талант все-таки! И напрасно ты про мультики! А серьезно петь никогда не пробовала?

Татьяна засмеялась.

– Пробовала, в школьном хоре, и даже сольфеджио занималась, но в восьмом классе голос понизился, да и, как сказала наша учительница пения: «хороший голосок, но не сильный»… То есть бесперспективняк! – добавила Татьяна.

– Как, как? – споткнулся на слове Ицкович. – Я такое и с пол-литрой не выговорю!

Тут Таня совсем уж захохотала:

– Это из курса актерской речи – быстроговорки!

– Э?..

– Скороговорки, – сжалилась Таня. – Ну, может, помните… помнишь: «На дворе трава, на траве дрова».

– А!

– Ну, а это из новорусских: Карл у Клары украл доллары, а Клара у Карла – квартальный отчет; на дровах – братва, у братвы трава, вся братва – в дрова…

– Понял, понял – хватит! – взмолился Олег. – У меня даже слушать – зубы сводит!..

И они продолжали пить кофе, смеяться и говорить, говорить, говорить… как старые друзья.

«Кто сказал, что дружба женщины и мужчины невозможна? – подумал немолодой израильский психолог Олег Ицкович, ловя на себе взгляд Татьяны. – Тот, кто так говорит, ничего не понимает ни в женщинах, ни в мужчинах, ни уж тем более – в дружбе. Такого человека стоит от всей души пожалеть…»

Олег Ицкович, Прага.

4 января 1936 года

– Олег-х-х-х… – выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. – Олег?! – повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула.

Глаза ее – чудные глаза, где зелень легко превращалась в синь, да еще искрило неизвестно откуда появляющимся золотом, – мгновенно заблестели, и две слезинки медленно скатились по щекам, оставляя черные следы от ресничной туши…

– Пятачок! Да ты… просто… совсем… девочка теперь… девушка… – Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, почти сорокалетнюю, женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватило, и в эту минуту напрочь вышибло теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот.

– Ты совсем не изменилась! – объявил он вслух и тут же устыдился. – То есть стала еще красивее! То есть… ты и была очень красивой… – и замолчал, окончательно запутавшись.

Татьяна тем временем пришла в себя, аккуратно промокнув батистовым платочком глаза, и сказала ровным, чуть приосевшим голосом:

– Тушь потекла, посмотри, не размазалась? – села на стул напротив, взглянула внимательно, чуть прищурившись, словно составляла физиогномическое описание для фотокомбинированного портрета. – А ты совсем другой, может, это и не ты? Волосы русые, нос прямой, глаза серые… или голубые? – перечисляла Тать яна, разглядывая незнакомого знакомца.

– Я, я! – быстро ответил Олег по-русски. – Я это я… в смысле Ицкович, в смысле… А ты? Кто ты? Простите, ваше имя-отчество не Марфа Васильевна?

– Буссэ, Жаннет Буссэ. Я…

– Очень приятно… эээ… царь… эээ… Бонд, Джеймс… – Олег не закончил шутку, – француженка, полагаю?

– Oui, monsieur. Cela ne vous plaot pas?[37] – спросила Жаннет, уловив что-то в интонации Ицковича.

– J’aime bien votre nouvelle coiffure. Je suis content de vous revoir[38], – ответил невпопад Олег глупой фразой из разговорника. – Ты же знаешь: я не говорю по-французски! – в этот момент он напрочь забыл, что не говорит по-французски Ицкович, а отнюдь не Шаунбург. – Разрешите представиться, фройлен, – перешел он на немецкий, – Себастиан фон Шаунбург.