хотелось, чтобы брат был рядом. Когда я в детстве попадала в неприятности, он всегда помогал мне. Улаживал споры с мамой. Давал мне деньги на книги, когда она отказалась «потакать моим глупым капризам». Верил в меня, даже когда я в себя не верила. Но теперь я осталась сама по себе. Даже не могу попросить совета у мастера Бетрис. Если не считать…

– Делия. Поднять, – донёсся снизу голос Моппи.

Её маленькая сестра, визжа от восторга, воспарила над травянистым склоном.

– Выше! Выше!

Она ухнула вниз и зависла прямо над островком мелких жёлтых цветов. Моппи ещё какое-то время с помощью заклинаний поднимала и опускала её, пока девочка не начала задыхаться от смеха.

У Моппи уже неплохо получалось контролировать свои силы, и это хорошо, учитывая, как их у неё много. Я заставила себя отвести взгляд. У меня есть дела поважнее. Например, моё платье. Шёлк – материал красивый, но в путешествии по горам непрактичный.

– Шёлк. Преобразовать. Лён.

Заклинание искрящейся волной пронеслось по мне от воротника до колен, превратив смятый шёлк в куда более удобный для повседневных нужд синий лён. Затем я избавилась от оборок и кружев, ослабила ткань в районе талии и рукавов и даже смогла превратить юбку в пару свободных штанов. Именно такая магия давалась мне лучше всего: тонкая и практичная, короткая и без фанфар. Никаких огненных шаров, молний или поворачивания рек вспять, как делали великие волшебники старины.

В голове, словно предупреждение, зазвучали слова имперского уполномоченного Бенедикта: «Я не мастер. Мои таланты посчитали… недостаточными».

– Это было потрясающе! – вывел меня из раздумий чей-то голос, и я обернулась.

Лисса стояла на крыльце и смотрела на меня совершенно круглыми глазами. Позади неё дядя Козёл невозмутимо жевал нечто, подозрительно напоминающее ручку сковородки.

– А что ещё ты умеешь? Можешь превратить мой горох в золото? – Она вытянула перед собой деревянную чашу с тугими стручками.

– Нет, – сказала я. – Нельзя изменить глубинную сущность вещей. Можно превратить ложку в нож, но металл останется металлом. Еда останется едой. Кроме того, магическое слово для «золота» – государственная тайна. Его знают лишь считаные волшебники имперской казны.

Её лицо разочарованно вытянулось.

– Но я могу кое-что другое, – вызвалась я. – Горох. Преобразовать. Пирожное.

Стручки замерцали и превратились в моё любимое пирожное: мягкую булочку из пахнущего кардамоном теста, полную миндального крема. Мне даже удалось добавить мазок розовой глазури, так что пирожное выглядело как из настоящей кондитерской.

– О-о! – протянула Лисса, с жадностью и восхищением глядя на пышную булочку. – А ты можешь… – Покраснев, она договорила уже шёпотом: – А ты можешь научить меня, как это делать?

– Не знаю, – осторожно ответила я. – Ты слышала, как я произносила заклинания? Слышала это слово – пирожное?

– Вроде бы. Но не совсем. Звучит невнятно, будто ты бурчишь себе под нос.

У меня ёкнуло сердце.

– Можешь повторить?

Она сосредоточенно нахмурилась, став ещё больше похожей на старшую сестру, и, запинаясь, выговорила несколько звуков. Но на магическое слово это было совсем не похоже.

Зря я решила творить магию у всех на виду, только обнадёжила её, но раз она не может слышать магического языка, значит, она не волшебница.

– Прости, – выпалила я, желая поскорее покончить с неприятным разговором. – Не думаю, что ты волшебница, Лисса. – И добавила: – Ими рождаются, не становятся. Это как быть высокой или маленькой. Но это не значит, что ты не способна на другие чудесные вещи.

Я мысленно напряглась, готовая к обиженному плачу. Но вместо этого Лисса задумчиво посмотрела на бескрайний синий горизонт и призналась:

– Я хочу быть капитаном корабля. Как мама.

– Здо́рово! – обрадовалась я её неожиданно спокойной реакции. – Уверена, из тебя выйдет отличный капитан. Вот я с лодками совсем не дружу. Меня так мутит, что я без всякой магии становлюсь зелёной.

Лисса захихикала, и груз вины на моём сердце стал немного легче. Я знаю, каково это – не обладать желанными талантами, но я хотя бы родилась волшебницей. А если бы у меня и этого дара не было?

– Твоя мама сейчас в море? – полюбопытствовала я. – Поэтому вы живёте с бабушкой?

Она вдруг растерялась:

– Э-эм… н-ну…

– Да, – раздался из-за моего плеча голос Моппи, и я вздрогнула от неожиданности. Давно она там стоит и слушает? – Лисс, сходи за горохом, он сам себя на ужин не нарвёт. А нам с Антонией нужно поговорить как волшебнице с волшебницей.

Лисса кивнула и, жуя на ходу булочку, побежала в огород.

– Спасибо, – сказала Моппи, глядя вслед скрывшейся за зарослями артишоков сестре.

– За что?

– За это. – Она указала подбородком в сторону огорода. – Что отвлекла её и не дала расстроиться. Она с детства такая. Всегда хочет доказать, что ни в чём не хуже меня. Прошлым летом она чуть не утонула, когда поплыла за мной к маяку Кафос.

Я пожала плечами и выдавила улыбку:

– Я знаю, каково быть младшей сестрой. Флориан был маминым любимцем. Я могу стать величайшей волшебницей современности – и всё равно она никогда не улыбнётся мне так, как улыбнулась ему, когда он получил звание.

Моппи нахмурилась. Она не была глупой и наверняка отметила прошедшее время.

– Что с ним случилось? – после секундного колебания спросила она.

– Его убили, – ответила я, глядя на фрегат вдалеке. На таком сейчас бы служил Флориан, если бы всё сложилось по-другому. – Его назначили на «Викторию» третьим помощником. Нам сказали, что он, по всей видимости, поднялся на борт раньше времени – возможно, хотел отнести свои вещи. И оказался единственным на корабле, когда капитан Порфира и Освобождение захватили его и увели из гавани. Его тело так и не нашли. Мятежники просто выбросили его в море.

Я услышала, как Моппи громко вдохнула, но посмотреть на неё не решилась.

Может, зря я ей всё рассказала. Я чувствовала себя устрицей, раковину которой вскрыли: мягкой, розовой и такой беззащитной и ранимой. Но Моппи не стала говорить, что он был храбр, или что он погиб с честью, или ещё что-то такое же высокопарное и пустое, чего я наслушалась на похоронах. Она не стала обнимать меня или приносить свои соболезнования, спотыкаясь на словах. Она просто села рядом со мной на крыльце, не вплотную, но достаточно близко, чтобы я могла чувствовать тепло её плеча, и мы вместе молча смотрели на море. Солнце погрузилось в подкрашенные розовым облака на западном горизонте.

Бабушка Моппи нашла нас здесь к тому времени, когда уже сгустились сумерки.

– Ну что ж, девочки, – сказала она. – Пора.

– Что пора, Ая? – спросила Моппи.

– Пора быть храбрыми.